Она не умела стрелять

Все годы своей не очень удачной супружеской жизни – не смог, идиот, дождаться более выгодной партии, поспешил! – Жорик считал свою жену посредственной хозяйкой, никудышней любовницей, неудачницей в делах и полной рохлей. Хуже всего было то, что она постоянно беременела, как кошка. После рождения сына он едва уговорил ее сделать два аборта подряд – по каким-то медицинским причинам ей нельзя было ставить спираль или принимать противозачаточные таблетки. Он тогда удачно мотивировал это тем, что его финансовое положение пока крайне шаткое, он не потянет двоих детей. Но при наступлении третьей беременности его доводы не возымели действия – она рыдала так, будто он предложил ей ампутировать ноги. Жорик сдался, родилась Катя. После этого он старался с женой не спать, а если случалась близость, принимал такие меры, что даже молекула не могла проскочить, не то, что сперматозоид.

К счастью, Лекса, по уши загруженная домашними обязанностями, оставила его, наконец, в покое. Она постоянно копошилась на кухне, словно мышь в норе, была уставшей, некрасивой. Ему никогда не приходило в голову предложить ей помощь – во-первых, она не просила, стремясь ему угодить, а во-вторых, он и не хотел ничего предлагать. Ее постоянное молчание, нежелание затевать ссоры и услужливость были ему удобны.

Каждый день Георгий Романов был занят только работой. Его единственной мечтой была успешная карьера с высоким доходом, эта цель день ото дня становилась ближе. Встречи с клиентами, составление бизнес-планов, финансово-аналитические отчеты, командировки, лекции по юриспруденции и менеджменту были расписаны по минутам. Он всегда был неизменно элегантен, приятен в общении, производил благоприятное впечатление. Этот имидж, формируемый и лелеемый годами, помог ему со временем занять место начальника отдела, а через год – заместителя генерального директора регионального подразделения. И это, по мнению Жорика, было только начало. Его амбициям требовался столичный размах, а не какая-то там провинция…

Но амбиции амбициями, а вечерами нужно было отдыхать. Отдыхать хотелось комфортно и спокойно, без лишнего шума и суеты. Лекса раздражала. Иногда раздражала до такой степени, что хотелось избавиться от нее немедленно, выкинув на улицу так же, как она выкидывала кота Рэмбо. Или стереть, словно ненужный файл в компьютере – одним кликом мыши. Но это было невозможно – как невозможно вернуться в те годы, когда еще можно было все исправить. Жорик ложился на диван и отгораживался от семьи неизменной газетой «Аргументы и факты». Лучше всего расслабиться помогало изучение курсов иностранных валют. Конвертируя в уме стоимость покупки и продажи доллара, йены, франка, рубля, гривны, Жорик проводил вечернее время с пользой для ума.

Деньги он жене давал редко, еду покупал сам. Ему нравилось после работы парковаться на огромной, словно стадион, стоянке супермаркета, не спеша бродить по продуктовым отделам с металлической корзиной на колесиках и набрасывать в нее беспорядочной кучей покупки. Чем больше была эта куча, тем больше Жорик сам себе нравился. Он тщательно выбирал сыры, колбасы, мясо, приправы, дорогое спиртное для себя. Довольно часто возле прилавков завязывался ничего не значащий разговор. Ради развлечения он спрашивал у хорошеньких девушек и холеных дам значение того или иного символа на упаковке.

– …Жена, знаете ли, попросила купить, а я не очень разбираюсь.

– А где ваша жена?

– О, у нее спа-процедуры, она занята…

На него смотрели с восхищением, с ним флиртовали, даже назначали свидания. Это была приятная игра, приносившая массу удовольствия. Скоро он стал засекать время: через сколько минут очередная собеседница намекнет на чашечку кофе. Хвалил себя, если это происходило быстро, расстраивался, если не происходило вообще. В этой безобидной игре он был центром, вокруг которого вращалась вселенная. Это захватывало дух, придавало уверенности, наполняя жизнь острым, словно вкус итальянского пармезана, ощущением вседозволенности, которого ему так не хватало в юности.

Личных денег было более чем достаточно. Он клал их на депозиты, тратил на свою обожаемую машину, покупал дорогую одежду и обувь. Его кожаный портфель, символ солидности, стоил несколько тысяч долларов, чуть меньшую стоимость имели механические швейцарские часы и золотая ручка, которой он подписывал бумаги. Конечно, жене об этом знать не полагалось – вещи хранились в сейфе, использовались исключительно в рабочее время. Когда Лекса просила денег на школу, одежду для детей, коммунальные платежи, он начинал злиться, напускал на себя обиженный вид, намеренно не отвечая на ее робкие вопросы. Она клянчила, просила снова и снова, унижалась. После долгих переговоров он театрально взрывался:

– Я работаю с утра до ночи! Столько не зарабатываю! Вам что, еды не хватает?

– Но Кате нужны джинсы, а Роме новые кроссовки!

– Подождут! Я в их возрасте так не одевался…

– Но ты себе недавно купил новые брюки и туфли! Очень дорогие!