Они были мне другом

– Ста-а-йааать ска-атина! – кричало пятно, оно старалось бежать, но его тонкие ноги глубоко увязали в снегу. Я выскочил к дороге, сердце бешено билось, пережитый страх не давал ему успокоиться, пятно уже не бежало. Из его рта, хватавшего воздух, как рыба, летели проклятья, они задыхались в бессилье, и меня не пугали. Я решил, что всё уже позади, но чёрное большое пятно не хотело сдаваться – его злоба, не дотянувшись до цели, решила сорваться на том, что беззащитно лежало у него под ногами. Пятно схватило мои санки, я видел, как воздух вокруг него заревел и выплюнул злобу, черные пухлые руки с тройной белой лентой лампаса рванули так неестественно быстро и ударили санки о землю. Под ними снег разлетелся высоким столбом и снежинки повисли над чёрным пятном, оно било ногой, как молотком, и попадало своим каблуком, по телу, что от боли и страха извивалось ужом. Я не мог это видеть, мое сердце рвалось на кусочки, от этого становилось нестерпимо больно внутри, эта боль вырвалась криком, бессвязным громким звуком моих лёгких и моей души, и, когда диафрагма уже не могла выжать ни капли воздуха, я бессильно упал на колени. Вдох – и вместо крика я начал рыдать. Я не мог ничего разглядеть, но я чувствовал, как мой друг, согнувшись, получает удары тяжёлых ботинок, как частички его золотой чешуи отлетают на снег и мутнеют, как из пасти исходит ослабленной стон и глаза сжаты от боли. Всё закружилось, мир помутнел, я начал падать куда-то, ничего не ощущая, только слыша удары тяжёлых ботинок, эти удары чеканили, отчетливо резко, чёрным мясом и очерченным белым лампасом. Затем удары замолкли, замолк этот мир и стал исчезать, вместе с ним исчезли и пятна.

Я рыцарь-дракон, я застрял меж мирами, в них не вижу себя, не слышу своих голосов, они опустели и рифмы стихов, что лежат мазками штрихов, из которых расписана ткань этих двух, мною любимых миров, безвозвратно истлели. Ты лежишь на белой, снежной постели, в тебе нет больше жизни, и глаза что когда-то горели, теперь потускнели. Я хочу, чтоб с тобой мы опять полетели, чтоб друг друга согрели, прорываясь сквозь злые ветра и метели. Но тебя больше нет, нет тепла в твоём теле, нет его и во мне, я бреду еле-еле вперёд, без какого-то смысла и цели.

Я оказался у своего дома, я ввалился в темный подъезд, поднялся по лестнице, слыша чужие шаги. Перед дверью квартиры я понял, что шаги были моими. Я вошёл, меня встретила мама, она сильно кричала, пыталась узнать, где пакет. Я не помнил, я сказал, что – наверно, оставил у друга. Она ещё долго кричала и сказала что-то про санки. Я услышал знакомое слово и зарыдал, мама продолжала кричать, но слова ударялись о мои перепонки и глохли – я не чувствовал смысл их громких гласных, я не видел лица охрипшей от выкриков мамы, я устал, я желал приближения ночи, чтобы забыться под её покрывалом.

Ночь прошла, и сейчас воскресение, значит, в школу не надо, не надо терпеть этот мир и взрослых людей. Я иду на кухню, в надежде на завтрак, которого нет, и нет больше санок. Они были мне другом когда-то!