Они были не одни

— Эх, ребята, у вас еще молоко на губах не обсохло, и вы еще не знаете хорошенько, какими были в Албании беи! Сейчас-то они стали чуть помягче, а прежде, эх!.. — Но Шумар не успел закончить: один из присутствующих перебил его громким возгласом:

— Посмотрите, посмотрите, что делается там, наверху, у дома Ндреко!

Все с удивлением посмотрели на холм Бели и увидели, что на крыше дома Ндреко стоят двое и поспешно разбирают кровлю, а по двору мечутся и громко кричат женщины.

— Наверное, явились кьяхи, — предположил Коровеш, поспешно поднимаясь с места.

— Надо скорее туда пойти, посмотреть, что там делается. Нельзя оставлять Ндреко в беде одного, — предложил кто-то из крестьян.

Молодые люди тут же побежали на холм Бели. За ними поплелись старики. А многие разошлись по домам. На площади Шелковиц остался только Рако Ферра с несколькими своими приспешниками.

— Зачем нам вмешиваться в эту историю и портить отношения с беем? — пробормотал низкорослый крестьянин.

— Это нас не касается. А Ндреко давно должен был освободить дом. Милостивый бей проявил к нему столько великодушия. И место ему отвел для нового дома, — сказал Рако, закуривая сигарету. — Нельзя силой брать себе чужую землю. Ндреко захватил чужое добро, и еще хорохорится. Ей-богу, бей поступает правильно!

— Бей ждал долго. Но ведь эта земля принадлежит ему, и мы ничего не можем поделать, если он решил забрать ее обратно. Бей еще слишком мягко с нами обращается, — подобострастно продолжал низкорослый крестьянин.

— Конечно, он эту землю унаследовал еще от своих прадедов, а Ндреко с Гьикой хотят показаться умнее его. «Я здесь вырос, здесь мой очаг, не уйду отсюда!» — говорят они. Что же, бею им уступать? Вот и накликали себе беду на голову, — разглагольствовал Рако Ферра с важным видом, покуривая через мундштук.

Когда крестьяне добрались до холма Бели, они застали дом Ндреко уже почти разрушенным. Половина крыши была разобрана, входная дверь сорвана с петель, на дворе валялись разные домашние вещи, выброшенные из окон: осколки посуды, кувшины, ложки, тарелки, веленджэ и прочее… Тут же, по двору, кудахча, метались куры и петухи.

Что же, собственно, произошло?

Кьяхи уже не раз и не два приказывали Ндреко перенести свой скарб из дома на новое место, предоставленное ему по милости бея. Но Ндреко ни за что не хотел расстаться со своим очагом. Здесь он родился, здесь прожил жизнь и здесь решил умереть:

— Пусть делают, что хотят, но я отсюда не уйду. Здесь стояла моя колыбель, здесь поставят и мой гроб.

Прошло пять дней, прошло десять… Прошло еще пять дней после последнего срока, установленного беем, а Ндреко так и не двигался с места. Целыми днями сидел он у своего очага, закутавшись в веленджэ. Многие крестьяне, хорошо к нему расположенные, советовали Ндреко уходить подобру-поздорову, потому что бей не знает жалости и может поступить с ним еще более жестоко. Но старик никого не хотел слушать.

Кьяхи дали знать об этом бею в Корчу. И тот пришел в ярость. Тут же он отправил в село двух своих сейменов передать Ндреко последний приказ. Но одновременно обратился с жалобой к префекту, а тот тотчас же позвонил в Шён-Паль жандармскому инспектору и начальнику общинного управления и обругал их за то, что они не оказали Каплан-бею нужной поддержки. Из Шён-Паля инспектор срочно послал в Дритас на помощь кьяхи четырех жандармов. И вот сегодня вместе с несколькими беспрекословно повинующимися бею крестьянами, среди которых был и сын Рако Ферра, Нгело, они пришли и стали разрушать дом Ндреко.

Старика они застали сидящим у очага. Потребовали, чтобы он вышел из дома и вынес свои вещи. Но тот так и не пожелал сдвинуться с места и продолжал сидеть. Гьики в это время дома не было, потому что два дня тому назад его вызвали в следственные органы в Корчу по поводу Велики. Дело это в общинном управлении не закончилось и было передано в суд, хотя Велика клялась, что ей и в голову не приходила мысль изменить мужу с Гьикой.

— А брюхо кто тебе нарастил? — спрашивали некоторые крестьяне, в сомнении покачивая головами. Может быть, Гьика и не виноват, но она то, во всяком случае, не без греха. Так думало большинство. И вот теперь суд, тащись в Корчу — позор и стыд!..

Гьику ждали еще вчера, но он не вернулся.

Рина верила в честность Гьики, но все-таки, когда оставалась одна и вспоминала, какие по селу шли толки, не могла удержаться от слез. А теперь вот к этой беде прибавилась другая, еще более горькая.

Когда Ндреко отказался подчиниться, жандармы и кьяхи, особенно Леший, взбесились. Не стали больше церемониться и вместе с послушными им крестьянами принялись за работу: одни выбрасывали во двор вещи, другие срывали с петель двери и били стекла, третьи разрушали крышу, а сам Леший, вооружившись киркой, принялся даже подкапывать фундамент дома.

Вита с криком ужаса выбежала во двор. Рина схватила из колыбели ребенка и спряталась на гумне. Обе женщины рвали на себе волосы, слезы ручьями текли по их щекам, и они даже не подумали о выброшенных на двор вещах.

— Отец, отец, умоляем, выходи скорее! Выходи, отец!