Они были не одни

И тут же на наших глазах он превратился в бедного крестьянина, который своим видом мог вызвать только сострадание. Однако под рваную бурку он надел патронташ, спрятал глубоко за пояс револьвер и нож, положил в карманы ручные гранаты, а в одном из мешков с углем спрятал автомат. Потом намазал лицо сажей и, взяв в руки палку, погнал нагруженного углем осла.

— Ты иди впереди. И будь уверен: если они меня узнают, я не сдамся и не умру, пока не убью дюжину турецких собак. Если что случится, ты во чтобы то ни стало доберись до отряда Чечо и передай, что нас предали.

Я взял с собой охотничье ружье и пошел вперед. За околицей меня окружили турецкие аскеры. Принялись обыскивать и не хотели пускать дальше.

— Эфенди мои, я здешний пойяк. На наши поля спускаются с гор медведи и шакалы и пожирают кукурузу. Община приказала мне взять ружье и сторожить посевы, — сказал я туркам.

— А нет ли здесь у вас в деревне бунтовщиков? — спросил один из аскеров.

— Нет, эфенди, нет. У нас и для себя хлеба не хватает; станем мы кормить разбойников!

Они мне поверили и пропустили.

Но главное было в Хекиме. Удастся ли ему обмануть турок? Я спрятался за скалой и, дрожа всем телом, ждал, что вот-вот услышу взрыв гранаты, которую бросит Хеким в турок, дорого продавая свою жизнь. Я был почти уверен, что аскеры станут его обыскивать, и тогда ему конец! Но, слава богу, вскоре я увидел Хекима. Хромая, он шел вслед за своим ослом, и солдаты пропустили его. Я не верил своим глазам.

Через некоторое время мы с ним сошлись в ущелье Каменицы. Я бросился ему на шею и попросил рассказать, как все произошло. Поправив патронташ и вытащив из мешка с углем автомат, он, улыбаясь, сказал:

— Вот я и спасся; нечего этому удивляться, Коровеш! На то мы и горцы!.. «Иди, иди!» — подгонял я осла, а сам кутался в бурку и прихрамывал так, что еле волочил по земле ногу. В общем — жалкий вид. «Эй, куда идешь?» — остановил меня аскер. «Иду, эфенди, в Корчу на базар, продать вот этот уголь, дома дети остались без хлеба», — ответил я ему жалобным голосом. «А почему это ты на ночь глядя собрался на базар?» — спросил другой аскер. «До Корчи далеко, а я хочу добраться к утру, чтобы продать уголь, купить муки и к вечеру вернуться домой. Дети сидят голодные…» Тут подошел еще один, судя по его важному виду, их начальник, и спрашивает: «Эй, ты, а бунтовщиков-разбойников у вас в селе нет?» «Разбойников? — пробормотал я. — Ах, милостивый эфенди, у меня дети умирают без хлеба, мне не до того, чтобы думать о разбойниках. Нету у нас никаких разбойников, даже не знаю, какие они, эти разбойники!» — ответил я и изо всех стеганул осла. «Иди, иди же, проклятый! Опоздаем мы с тобой! Вот уж ночь, а мы все никак из села не выберемся!» Турки посмотрели мне вслед. «Дурак», — фыркнул их начальник.

Все это Хеким рассказывал так спокойно, словно произошло это не с ним, а с кем-то другим. К рассвету добрались мы до отряда Чечо. Мне и раньше приходилось видеть Чечо, но в то утро он показался мне настоящим львом. Высокий, стройный, как тополь, весь обвешан гранатами, через грудь — патронташ, а на голове — белое келешэ, на нем вышит красно-черный орел, и над орлом надпись: «Свобода или смерть!» Это мне прочитал Хеким, когда я его спросил, что там написано. Походил Чечо на святого Георгия, икона которого есть у нас в церкви. Он был готов убить и разорвать на куски любого дракона.

Чечо с Хекимом отошли в сторону и о чем-то стали совещаться.

— Сегодня вечером мы должны занять проход в ущелье Завери. Наши лазутчики доносят, что турки непременно должны там пройти. Нам помогут македонские друзья, — сказал атаман Чечо, потом обратился ко мне и приказал: — А ты с Заманом передай об этом воеводе македонцев Груеву. Они ждут у колодца Разбойников.

И мы с Заманом глубокой ночью отправились выполнять его поручение.

Какие мужественные люди были эти македонские повстанцы! Не уступали нашим! А что за воевода у них был: высокий, широкоплечий, глаза, как у ястреба, и борода до пояса!

Вскоре оба отряда соединились у прохода Завери; я был их проводником. Целый день прождали мы, спрятавшись за скалами. Вечером из-за поворота дороги, которая вела из Каменицы, показались турки. Они возвращались в Битолью. Наше село они разграбили и опустошили.

Мы разделились на два отряда. Один занял позицию у моста над ущельем, а другой — внизу у прохода. Сверху — горы, под нами — пропасть. Я находился с теми, кто занял позицию у моста. Мы подождали, пока все аскеры пройдут через мост, и тогда подали сигнал. Раздался взрыв. Моста больше не существовало, путь к отступлению был отрезан. Закипел бой.

Турки не ожидали нападения и растерялись; у них не было времени ни построиться для боя, ни защищаться. Повстанцы, как львы, устремились на аскеров с криками «ура». Честное слово, я своими глазами, ребята, видел, как летели в пропасть турецкие аскеры, в каком ужасе бросали они оружие и сдавались в плен, крича:

— Аллах, аллах! Куртар яраби!^[32]