Читаем Они были не одни полностью

Они были не одни

Оба кьяхи неустанно следили за крестьянами. Ходили от межи к меже, от одного участка к другому. При их приближении крестьяне жали еще усерднее и, склонившись над колосьями, искоса бросали полные ненависти взгляды на медленно и важно проходивших вооруженных кьяхи, с дымящимися трубками в зубах.

— Эй, ты! Если со своего поля не соберешь пяти шиников, я тебе хребет перебью! — с таким приветствием, подходя к первому крестьянину, обратился Леший.

Этим крестьянином оказался дядя Постол. Старик поднял голову и чуть насмешливо взглянул в глаза Мустафе.

— Будь спокоен, кьяхи эфенди! Давай-ка познакомимся, а что до урожая, то все, что нам бог дал, все сполна вручим нашему бею!

Затем старик пригласил кьяхи присесть в тени сливового дерева и раскрыл перед ним табакерку.

— Хе-хе! Уж не собираешься ли ты, старый волк, задобрить меня табаком? Слушай, что я тебе говорю: или соберешь пять шиников, или жди беды! — еще раз повторил свою угрозу Леший и пошел на соседнее поле.

Дядя Постол печально покачал головой:

— Вот это да! Свалился нам на голову Леший!

Жницы, повернув потные лица, увидели, что дядя Постол как вкопанный стоит посреди поля с веревкой в руке.

— Вот прислал нам на горе такого человека бей! — и старик снова принялся вязать снопы.

На соседнем поле трудились жена Шумара и его дочка. Леший тотчас же придрался, почему нет мужчины.

— Эй, разбойница! А где твой мужик? Уж не отправился ли он воровать добро нашего бея?

Шумарица подняла голову, стерла рукавом пот со лба, испуганно посмотрела на кьяхи и ответила:

— Муж поехал на мельницу, эфенди! А снопы я и сама могу связать.

— Этакая молодчина! — и Кара Мустафа расхохотался, обнажив свои два клыка и подмигнув сопровождавшему его Яшару. — Та, что помоложе, нравится мне куда больше! — добавил он, покусывая кончики усов.

Кьяхи пошли дальше. Уже отойдя на значительное расстояние, Кара Мустафа оглянулся: хотел еще раз посмотреть на молодую девушку, даже не поднявшую головы, когда он проходил мимо.

Так они перешли на поле Калеша. Здесь, распарившись от зноя и обливаясь потом, жали шесть женщин. Мальчик Стаси вязал снопы, а сам Калеш шел сзади и подбирал опадавшие колосья. В ту минуту, когда к ним подходили кьяхи, дядя Калеш говорил сыну:

— Подожди, сынок, рано еще вязать снопы. Жарко очень, и колосья сразу осыпаются. Вот пусть спадет жара и тогда вечером, с божьей помощью…

Последние слова услышали кьяхи.

— Ты что, старый колдун, замышляешь? Вязать снопы вечером? Чтоб легче было воровать?.. Я покажу тебе — вечером! Здесь, на месте, сверну тебе шею! Будешь знать, что меня зовут Кара Мустафа! Я родом из Мокры — у нас народ бывалый, меня не проведешь! Тебе не утаить ни зернышка! — заорал новый надсмотрщик.

— Но, милостивый эфенди, я только сказал мальчику, что будем вязать снопы вечером, потому что сейчас от жары колос осыпается… Ничего другого я не говорил… — стал оправдываться старик.

— Ты меня не проведешь! А вот за это доставишь мне сегодня в башню бюрек, да такой, чтоб с него масло стекало! Иначе — плохи твои дела! — приказал Леший и, метнув плотоядный взгляд на женщин, двинулся дальше.

— Хорошо, что ты вспомнил про бюрек! — заметил Яшар.

— Если этим свиньям сто раз не долбить одно и то же, сами не раскачаются!

Миновав рощу, оба кьяхи вышли на поле Мало. Здесь работали пять жниц, но не было ни одного мужчины. Женщины разговаривали и чему-то смеялись. Кьяхи подкрались к ним на цыпочках, держа наготове ружья, будто охотились на уток.

— Посмотри на ту, что посредине, — какие ноги!..

— А у той какие икры!

В это время одна из женщин вскрикнула. Все в испуге подняли головы. Некоторые даже выронили серпы.

— Ха-ха-ха! До чего пугливые! — разразились хохотом кьяхи. — Да вы не бойтесь, это мы!

Женщины узнали Яшара эфенди и сразу догадались, что его спутник — новый кьяхи.

— Хе-хе… Мы здесь хорошо повеселимся! — радостно захохотал Кара Мустафа.

Посвистывая и бросая на женщин хищные взгляды, кьяхи отошли и расположились на отдых в тени большой чинары. Здесь их уже ждал обед, приготовленный Рако Ферра, на этот раз из своих собственных продуктов.

Зной стоял нестерпимый. Хлеб чуть ли не сгорал на солнце. Измученные жарой жнецы и жницы откладывали серпы и садились где-нибудь в тени обедать. Другие же, обливаясь потом, продолжали работать, не давая себе передышки. Кое-кто из стариков дремал около снопов. Изредка слышался короткий девичий смех или плач ребенка. Без умолку стрекотали цикады.

Вдруг со стороны поля Залле донесся громкий напев; невеселые слова были у этой песни — в них звучали и ненависть, и дерзкий вызов. Пели мужские и женские голоса: