Они были не одни

— Ох, замерзла я, совсем замерзла!

Застегивая ей куртку, Петри нечаянно коснулся груди девушки. Дрожь прошла по его телу. В эту минуту он забыл и о снеге, и о вьюге, и обо всем на свете.

— Ой! Рук не чувствую, пальцев не чувствую! Помоги мне, Петри! — повторяла Василика.

Юноша не знал, как ее согреть. Он и дул ей на пальцы, и тер их.

Затем, бросив вязанки, они взялись за руки и побежали вниз по склону. Скользили и летели, как две преследуемые птицы, пока наконец не добежали до села.

Это происшествие еще больше их сблизило, они стали встречаться втроем, вместе с сестрой Петри — Леной, вместе читали, в особенности по воскресеньям.

Дома Зарче и Ферра стояли неподалеку друг от друга и были разделены только небольшим холмиком. На вершине этого холма девушки обычно встречались.

— Как я буду счастлива, когда ты выйдешь замуж за Петри! — часто говорила Василике Лена.

Василика краснела, и в глазах у нее вспыхивали искры. Стараясь прикрыть смущение смехом, она отшучивалась:

— Что за глупости!

На самом же деле ей было приятно слышать такие слова. Она страдала, если долго не видела Петри, вспоминала тот памятный вьюжный день, когда Петри отогревал ее ладони, вспоминала его лицо, его взгляд…

В один из весенних дней Петри отправился на пастушеский стан. Чтобы скоротать время и не сидеть без дела, он принялся выстругивать палочку для наматывания пряжи. Вокруг все было полно цветов. Он нарвал для сестры большой букет, прикрепил его к палке и уже собрался домой. Путь его пролегал мимо стана Ферро. Там на лужайке лежала овца с новорожденным ягненочком. Рядом сидела Василика и вязала. Когда Петри приблизился к стану, овцы, почуяв чужого, всполошились. Василика встала, чтобы посмотреть, в чем дело, и, к своему большому удивлению, оказалась лицом к лицу с Петри. Оба от неожиданности остановились в нескольких шагах друг от друга. Она накинула на голову белый платок. Сердце у нее забилось сильнее, щеки покраснели. Петри стоял перед ней в расшитой цветными нитками жилетке, с засученными рукавами, опоясанный широким поясом и в новеньких опингах, которые за две недели перед тем ему купил отец. В одной руке он держал пастушеский посох, в другой — палочку, к концу которой был прикреплен большой букет из колокольчиков и фиалок. Белокурый чуб свисал ему на лоб, легкий ветерок шевелил волосы. Так молча стояли они друг против друга, а кругом бродили овцы. Ничего не было слышно, кроме шелеста листвы и нежного блеяния овец. Солнечные лучи падали на разноцветные бусы на шее Василики, и бусы загорались тысячами сверкающих искр.

Петри радостными, смеющимися глазами смотрел на девушку, а затем, не раздумывая, отбросил посох, отбросил цветы, обнял ее обеими руками и принялся жадно целовать… целовал ее в губы, в щеки, в глаза, целовал как обезумевший.

— Василика, Василика моя! — шептал он.

Когда ей удалось наконец вырваться из объятий Петри, лицо ее пламенело.

— Вот, возьми! — крикнул он, вкладывая в руку девушки букет. И тут же убежал.

Василика долго не могла опомниться. Белый платок упал с ее головы. В руке она сжимала палочку, к которой был прикреплен букет. Только этот букет и доказывал ей, что все случившееся — не чудный сон, а явь.

После этого молодые влюбленные сблизились еще больше. А Василика с тех пор с удовольствием пряла, наматывая шерсть на палочку, подаренную ей любимым.

Семейство Ферра было одним из первых не только в селе, но и во всей округе. Глава семейства, Рако, умел ладить и был в добрых отношениях решительно со всеми: с беем, с начальником общинного управления, с жандармским инспектором округа, со сборщиками налогов, со священником, — умел ладить со всеми влиятельными людьми. Денег у него было много, и происходило это потому, что он, как всем было известно, давал их в рост под большие проценты. В обхождении Рако был приятен, мягок и сладкоречив.