Они были не одни

— Ушел он от нас, оставил нас одних!.. Что теперь делать?

Гьика не назвал имени, но Зенел сразу понял, что он имеет в виду Али. Он не нашелся, что ответить. Этот вопрос уже не раз он задавал и себе. Но тут же вспомнил свою последнюю беседу с Али. Тот ему говорил:

— Укрепляйте свои ряды, сохраняйте единство, дорожите друг другом и, главное, действуйте, работайте как можно больше! Несите всюду слово правды!

Теперь, в ответ на вопрос Гьики, Зенел повторил ему эти слова Али. И обоим было понятно, что именно так и надлежит впредь действовать. Али указал правильный путь, им остается только идти по этому пути: работать как можно больше, всюду нести слово правды…

— Зенел, разбойник! Целый час потерял! — донесся из мастерской истошный крик портного.

Друзья продолжали беседовать, не обращая внимания на брань хозяина. Гьика рассказал о пятерых крестьянах, посаженных в тюрьму, и спросил мнение Зенела на этот счет. И Зенел ответил ему почти то же самое, что учитель.

— Негодяй! Ты хочешь меня разорить, обокрасть! Эй, живо за работу! Довольно там болтать с каким-то мужиком! Живо сюда!.. — в бешенстве орал портной.

— Вот видишь, каков мой хозяин! — сказал Зенел. — И все они такие, все заодно с беями, с ага, с эфенди, с властями! А нам приходится терпеть и страдать, пока не добьемся освобождения от их гнета. Но будущее принадлежит нам, говорил Али. Разумеется, так оно и будет!

Друзья распрощались, условившись встретиться вечером у Стири, который как раз сегодня должен был вернуться из деревни.

Зенел возвратился в мастерскую и молча принялся за работу. Хозяин начал тут же перечислять ему все его девяносто девять смертных грехов: он и непослушен, и за последнее время нерадив в работе, и не экономит ниток, и… в чем еще только не оказался повинен Зенел — этот негодяй, который вместо того, чтобы учиться как следует ремеслу — а он учится ему уже целых четыре года! — теперь начал якшаться со всякими подозрительными личностями, завел дружбу с подмастерьями, рабочими, которые добиваются повышения платы за свой труд!

— Чтобы всем вам пусто было! Ничего вы не смыслите своими телячьими мозгами! Но если ты собираешься просидеть здесь еще четыре года, не выучившись портняжному делу, пусть тогда меня не зовут мастером Кристо! — закончил хозяин и, чтобы немного успокоиться, велел подать себе еще кофе.

Мастер Кристо, как и прочие хозяева портняжных и сапожных мастерских, хорошо знал о движении, которым с некоторых пор были охвачены работавшие у них подмастерья: они хотели организовать союз, который предъявил бы хозяевам ряд требований: повышение заработной платы, введение восьмичасового рабочего дня, еще то… еще другое!.. Неспроста Зенел последнее время не выказывает ему прежней почтительности. Раньше, бывало, только заслышав голос хозяина, он живо вскакивал и стоял навытяжку, а теперь убегает из мастерской, даже не спросившись. Нет, совсем распустились подмастерья! Пора поставить их на место, и чем скорее, тем лучше!

Вот почему, всякий раз когда мастер Кристо видит, что Зенел разговаривает с каким-нибудь оборванцем, вроде хотя бы сегодняшнего, ему сразу кровь ударяет в голову, так как он догадывается, что разговор у них идет о разных злокозненных затеях против хозяев.

Гьика возвратился на постоялый двор с прояснившимся лицом. Пересчитал, сколько у него осталось денег, — оказалось шесть леков. Не откладывая дела в долгий ящик, он купил пять пачек сигарет, после чего у него в кошельке остался всего один лек. Пошел по Почтовой улице и, перейдя через мост, очутился у тюрьмы.

Сколько раз случалось ему проходить мимо тюрьмы, но никогда он не думал, что придет сюда повидаться с дорогими ему людьми, за которых болела его душа! Раньше он считал, что в тюрьмах сидят только настоящие преступники: воры и убийцы. Однако позднее, когда у него начали открываться глаза, он убедился, что в тюрьму сажают и честных людей, и даже очень честных. В то же время те, которым следовало бы там сидеть — люди вроде Каплан-бея, Малик-бея, Лешего, мастера Кристо и им подобных, — не только разгуливают на свободе, но еще держат в своих руках власть! И тогда в нем проснулось чувство глубокого сострадания ко всем, кто томится в тюрьме. Даже о настоящих преступниках, об убийцах, он не мог уже думать дурно, потому что — кто знает? — может, и убийцами они стали потому, что не было другого выхода!