Они были не одни

— Да здесь у вас, как в Лозанне! — мешая итальянские слова с французскими, восхищенно воскликнул господин с кадыком.

Две веселые газели, взяв его под руки, вторили ему.

Когда солнце уже совсем закатилось, гости, прогулявшись еще раз вдоль берега озера, вместе с хозяином уселись в автомобиль и уехали.

А между тем по селу распространился слух: на месте дома Ндреко бей собирается выстроить дворец, равного которому не найти в Тиране.

— А бедняга Ндреко куда же денется?

— Какое бею до этого дело? Придет и выбросит его вон! Ндреко пусть хоть вешается!

— Или пусть поселится внизу, в ущелье среди скал.

Так говорили крестьяне, сочувствуя несчастью, обрушившемуся на односельчанина. Один только Рако Ферра радовался. Прежде всего ему было приятно, что таким живописным местом, где стоял дом Ндреко, не придется больше пользоваться крестьянам. Во-вторых, его радовало, что этот Ндреко, которого он ненавидел, лишится своего дома. Поделом ему! А то загордился, вообразил себя сельским старостой!.. И, кроме того, распространяет слухи, будто Рако — подручный бея, прислуживается к кьяхи и что он, именно он, Рако Ферра, причина всех напастей и невзгод, какие приходится претерпевать крестьянам. То же самое утверждает его сын; и Рако Ферра хоть и добрый человек, но и ему надоело это терпеть. Вот за поджог башни посадили в тюрьму пятерых крестьян. И Гьика всюду говорит, что в их аресте виноват Рако. Он даже сам ходил в тюрьму, будто навестить их, узнать, не надо ли им чего, а на самом деле, чтобы восстановить их против Рако и против бея! И что он еще придумал? Запряг своего вола вместе с волом находящегося в тюрьме Шоро и сам вспахивал его участок. А кто для него Шоро? Никто! Разумеется, он это сделал для этой франтихи… старшей дочери Шоро. (Франтихой Рако называл Велику, дочку Шоро, которая в свое время, захватив сына, убежала из дома мужа и вернулась к отцу.) Этакая сука, вертихвостка! И теперь она целыми днями кружится около Гьики и судачит с ним. С чего бы такой женщине, как Велика, проводить целые дни на пашне с Гьикой? О чем им между собой толковать?

Такого рода соображения занимали Рако Ферра. Уже давно он вынашивал план, как бы разделаться с Гьикой. В тот день, когда сгорела башня бея, он сделал все возможное, чтобы бросить тень подозрения на Гьику, но из этого у него ничего не вышло. Знай он заранее, что будет пожар, он настоял бы, чтобы кьяхи заставили Гьику насыпать в тот вечер мешки. Тогда его легко можно было обвинить и свернуть ему шею! Но тогда Рако не повезло… Зато теперь приехал бей с инженером — выбирать место для постройки виллы, и не кто иной, как Рако, первый посоветовал ему выбрать для этого холм, на котором стоит хижина Ндреко. Бею его совет понравился. А Рако не смог бы найти лучшего средства столкнуть лбами Гьику и бея.

Взобравшись на холм, они застали дома одного Ндреко: Гьика в это время находился на пашне. Но Рако рассчитал правильно: когда они начнут измерять участок, Гьика, узнав, в чем дело, наверняка окажется тут же, конечно придет в ярость — он такой, что способен схватить бея за горло, — и тогда… Легко себе представить, что произойдет: кьяхи схватят его, как следует свяжут и, не откладывая, сразу же отправят в тюрьму, где он и сгниет! А будет ли он в тюрьме или в могиле, для Рако все равно — его злобная болтовня уже не страшна! Однако и здесь вышло не так, как предполагал Рако. Правда, Гьика рассердился, правда, он резко говорил с беем, но то, на что рассчитывал Рако Ферра, не произошло. «И на этот раз негодяй счастливо отделался!» — так размышлял Рако Ферра.

Не вышло сегодня — выйдет завтра; камень за пазухой для Гьики у него всегда наготове. Рано или поздно, но он свернет этому Гьике голову! Никого за всю свою жизнь он так не ненавидел, как этого негодяя. И ненависть доводила его до бешенства.

В эту распрю постепенно втягивался и будущий зять Рако Ферра. Петри очень огорчила холодность Гьики, которая особенно заметно проявилась в день накануне предполагавшейся отправки зерна в Корчу. Ведь в тот день он пошел к тестю, чтобы напрямик высказать ему правду, осудить за то, что он поддерживает бея. Однако, на свою беду, явившись на двор к Рако, он увидел в окне свою невесту Василику. А один ее взгляд мог сотворить чудеса!

В ту же ночь сгорела башня. Петри был одним из немногих крестьян, которые сразу догадались, что это — дело рук Гьики. Сколько раз повторял Гьика, что следовало бы разграбить амбары бея! Как обвинял он Каплан-бея, кьяхи, будущего тестя Петри!.. «Тут не обошлось без Али», — думал Петри. Разве Али, говоривший так разумно, так доброжелательно, не подсказал Гьике эту мысль? И, даже когда они провожали Али в Корчу, не повторял ли он, что несправедливо, если урожай — пот и кровь крестьян — для выгоды бея будет отправлен в Корчу, тогда как крестьянам придется голодать. Эти слова он повторял не раз и всю дорогу говорил о крестьянах и беях.

Петри пробовал заговаривать с Гьикой о пожаре, но ничего от него не добился. Всякий раз Гьика отвечал ему: