Они были не одни

Наступил сентябрь. Сентябрь — очень важный для крестьян месяц. Он как бы означает конец старого года и начало нового. Давно собран урожай с небольших участков кукурузы. Что нужно было посеять — посеяно. В этом месяце крестьяне всем миром выбирают новых пастухов. Раньше они выбирали и нового старосту, но с тех пор, как власти стали вмешиваться в их дела, этот обычай больше не соблюдается. И свадьбы обычно приурочивались к сентябрю, потому что в это время у каждого семейства могла найтись лишняя горстка муки для свадебного пирога.

В сентябре у крестьян немало хлопот и со скотом: если летом достаточно было нескольких пастухов на все стадо, теперь их требовалось побольше.

Смена пастухов обычно производилась в день святого Димитрия. Прежние пастухи, пасшие скот летом, передавали свои посохи и стадо новым и спускались с гор в село. Кое-кто из них собирался осенью жениться, и надо было дать будущему отцу семейства возможность немного заняться своим хозяйством. А в горы зачастую отправлялись подростки. Родители заранее готовили им и опинги из свиной кожи и торбы.

После их ухода в деревне становилось еще тише. Особенно радовались старухи, что несколькими шалунами стало меньше. На улице теперь возились лишь ребятишки — оборванные, грязные, с исхудалыми личиками и раздутыми от постоянного недоедания животиками. Целыми днями они хныкали и дрались между собой.

Когда-то, много лет тому назад, в Дритасе была открыта школа. Помещалась она в полуразрушенном домишке и просуществовала всего лишь три месяца. Ученики этой школы — ныне взрослые, усатые мужчины — запомнили только палку, которой за малейшую ошибку или провинность их дубасил учитель. Прошло три месяца, и учитель бесследно исчез. С тех пор в Дритасе школы больше не открывали. Правительство албанского королевства вряд ли даже знало о существовании селения Дритас и уж во всяком случае не предполагало, что там нужен школьный учитель. Крестьяне давно потеряли всякую надежду на открытие в их селе школы, а когда о ней заходила речь, вспоминали горькую народную поговорку: «Если даже море будет из сливок, у бедняка все равно не найдется для них ложки»… Учатся и становятся государственными чиновниками только сыновья беев и ага, у которых есть много денег! Станет ли правительство заботиться об образовании детей каких-то разбойников в Дритасе?..

До восьмилетнего возраста крестьянские дети, словно поросята, валялись в уличной грязи, как кошки, лазали по деревьям да по заборам; достигнув же восьми лет, отправлялись в горы — пасти скот. Здесь, нередко под дождем и градом, жили они в обществе коз, овец да сторожевых псов. Этот путь прошли в селе все: от самых старших и до Гьики и Петри.

Вот уже три недели, как вернулся с гор младший сын дяди Коровеша, Или. Старик, пока в амбаре еще оставалось немного хлеба, собирался его женить, но стряслась нежданная беда — Или заболел. Дядя Коровеш уверял, что парня сглазили: колдовством накликали на него хворь. Но делать было нечего: пришлось отложить свадьбу до дня святого Георгия!..

Обычно день святого Димитрия заставал крестьян почти с пустыми амбарами: немного оставлял им Каплан-бей. Некоторые кое-как обходились собственным хлебом, другие искали заработков в округе Корчи, торгуя дровами или сушеной рыбой. Делали это с оглядкой, чтобы не попасться на глаза кьяхи или представителям власти. Многие уходили на заработки, кто в Горицу, а кто и дальше, в самый Дуррес. Особенно ценились те, кто нанимался на работу со своей лошадью или ослом. Еще до отъезда они получали аванс и, надеясь на хороший заработок, оставляли его семье. Но обычно авансом все и ограничивалось. Проработав целую зиму, при окончательном расчете они ничего не получали — с них удерживали буквально за все: столько-то за муку, столько-то за фасоль, за масло, за выданную обувь, за недостачу угля и еще за многое другое… И в конечном счете они не только не получали денег, а еще оказывались в долгу у нанимателей: иногда приходилось в счет долга оставлять там осла или коня, которые от непосильной работы скоро издыхали. Так, например, в прошлом году вернулся домой без своего осла дядя Стаси. Там же, в горах, близ Дурреса, сложил свои кости и огромный, величиной с верблюда, мул дяди Ничо. Ничо приобрел его еще в те времена, когда в Корче стояли французы[25]. Горько плакали маленькие внуки Ничо, увидев, что дед вернулся без своего замечательного мула. А года два тому назад подобная же история приключилась и с Нело.

Те, кто зимой добывал уголь, возвращались в Дритас весной. Жены и дети встречали их с радостью и надеждой. Но их кормильцы возвращались оборванные, изможденные, почерневшие, как сам уголь. Позади плелся Терпо и тянул за уздечку своего хромого осла. Самым последним шел Нело. Его семилетний сынишка Тили, едва увидев отца, бросился к нему на шею и, плача, спросил:

— Папа, папа, а где мул? Где мой мулик?

Отец, не отвечая на вопрос, обнял сына, прижал его к груди, вынул из кармана гнилую грушу и отдал ему. Сын взял грушу, но не переставал спрашивать:

— А где мой мулик, папа?