Они делали плохие вещи

В других комнатах было так же тихо, как и в ее собственной. «На следующее утро после апокалипсиса» — так она называла это состояние, когда секунды тянулись в полной тишине и ни одно человеческое существо не издавало ни единого звука. Ей всегда представлялось, что она — единственный оставшийся в живых человек. Последний раз это случилось с ней летом, когда Макс после вечеринки остался ночевать у знакомых, а ее родители гостили у друзей в Лидсе. Мэв любила тишину и покой утреннего апокалипсиса, но здесь, на Колдуэлл-стрит, это состояние было неуместным.

На лестнице послышались быстрые шаги, Элли или Холлиса, потом щелкнул дверной замок, и все стихло. Шаги, хоть и были негромкими, разрушили чары этого утра. Или, вернее, дня, потому что, когда Мэв посмотрела на часы, маленькая стрелка почти поравнялась с единицей. Мэв вскочила с постели. Никогда она не спала так долго, и теперь чувствовала себя еще более ненужной, чем обычно. Но так влиял на них дом номер 215 на Колдуэлл-стрит, и они все это знали. Дом втягивал в другой мир, где каждый недостаток усиливался, а каждое чувство — хорошее или плохое — вырастало в три раза.

Мэв сползла с низкой кровати, одна нога у нее была в носке и поэтому теплая, другая — голая и холодная. Она оставила без внимания конверт, натянула старую толстовку и принялась искать чистые носки, но конверт мешал. Она хотела наступить на него, когда шла к двери, даже занесла ногу, но не смогла заставить себя сделать это. Усевшись по-турецки на ковер, она открыла его.

Я провел отлично время
Ты — прекрасна, как поэма.
Было весело с тобой.
Ты пойдешь еще со мной?
(Какие плохие у меня рифмы.)

Мэв прочитала записку несколько раз, затем засунула ее обратно в конверт. От воспоминаний прошлой ночи сделалось тошно. Была выпивка, смех, он провел большим пальцем по ее запястью, когда они прижались друг к другу в кабинке в клубе…

Конверт Мэв спрятала в карман толстовки. Завтрак или ланч, и поскорее. Как только она поест, сможет думать обо всем этом более ясно. Но, спустившись этажом ниже, она столкнулась с Каллумом, который выходил в этот момент из своей комнаты.

— Мэв! Извини!

— Привет.

Она смутилась, увидев, что они одеты одинаково: в клетчатые пижамные штаны и толстовки красного цвета.

— Хорошо спала? — спросил Каллум.

— О да. Без проблем. А ты?

Она закусила нижнюю губу — уж очень двусмысленно прозвучал вопрос.

— Вроде того? Вообще-то, мне приснился очень странный сон, будто я прохожу стажировку в каком-то ботаническом саду или что-то в этом роде? У нас не было электричества, и мне все время приходилось заделывать ямы цементом?

— Чудно́.

— Ага. Как ты думаешь, это что-то значит?

Мэв пожала плечами.

— Может быть, это о том, что тебе не суждено стать садовником?

Каллум засмеялся, и лицо у нее запылало, потому что это был добросердечный смех. Искренний. А потом она смеялась вместе с ним, и на душе стало легче.

— Хочешь есть? — спросил он. — Я собирался по-быстрому принять душ, а потом можем пойти вместе перекусить? В пабе у вокзала на удивление вкусная жареная картошка, и они не берут денег за добавку кофе. Попробуем?

Он теребил рукав, бледная кожа на лице порозовела. Румянец стал гуще, когда его взгляд упал на конверт, торчавший из кармана Мэв. Она почувствовала, как где-то в глубине зашевелилось сомнение, но подавила его.

— Ну да. Ты собираешься сначала принять душ? Тогда у меня будет время переодеться.

— А пойдем так, как есть? — Он засмеялся, потом замолчал. — Шутка. Я пошутил. Мне действительно нужно принять душ. От меня воняет с прошлой ночи.

Он покраснел.

— Тебе не нужно. Только мне. Ты в порядке. Отлично выглядишь.

Он взглянул на конверт и поморщился.

— Встретимся внизу, — сказала Мэв.

— Отлично!

— Отлично.

Они кивнули друг другу, как малознакомые люди, которые обсуждали погоду и теперь не знают, что сказать.

— Решено. В душ.

Каллум поспешил в ванную.

— Увидимся.

Дверь в ванную закрылась, и Мэв опять скривилась, подумав, как глупо прозвучали ее слова. Она снова пошла в свою комнату.

Возможно, тяжелые шаги Мэв разбудили Оливера. Или, может, шум воды, когда Каллум начал принимать душ. В любом случае в один момент он еще видел сон, а в следующий уже лежал на матрасе у себя в комнате, уставившись на водяные разводы на потолке. Пробуждение было таким резким, что он не мог ничего вспомнить об этом сне, кроме надвигающегося ужаса, и тогда понял, почему проснулся.

Она будет звонить.

Он прислушался к шуму воды в ванной. Трубы гудели, и он страдал от этого больше всех. Ничего, сказал он себе, в этот раз все будет по-другому. В этот раз, когда она позвонит, он сдержит свое слово. И он, конечно, не бросится бегом, чтобы ответить.

Зазвонил телефон. Оливер неуклюже спустился по лестнице и поднял трубку на пятом звонке.

— Да?

Он услышал голос матери, на заднем плане раздавался плач ребенка.

— Мама, я не могу… Мама, у меня выпускной экзамен… Тогда позови своего мужа, чтобы…