Они делали плохие вещи

Элли положила письмо на стол так, чтобы слов нельзя было разобрать, но оранжевая эмблема Кэхилла горела на странице, как глаз Саурона на обложке книги «Властелин колец», которую Каллум бросил в гостиной. Элли встала, засунула письмо в пустую папку формата А4 и снова села на кровать. Затем опять встала и положила папку в ящик стола вместе с дневником. Но письмо не могло оставаться там вечно. Она попыталась представить, как будет сидеть с родителями в гостиной, увешанной ее фотографиями и многочисленными свидетельствами о ее достижениях, и объяснять суть этого письма. Она поняла, что не выдержит этого.

Тогда Элли попыталась представить, что будет, если просто передать им письмо и со стороны наблюдать, как они отреагируют на его содержание… Нет, она не может сделать и этого. Хоть так, хоть этак — совершенно невозможно объяснить ее умным, образованным, благополучно работающим родителям, что их единственная дочь не справилась с учебой. Было плохо уже то, что ей удалось поступить только в Кэхилл. Она объясняла это тем, что ей просто попался плохой оператор в другом университете, который не обеспечил то место, на которое она рассчитывала, но это было неправдой, и она подозревала, что ее родители, конечно же, знают об этом. Если они увидят письмо, их мнение о ее потенциале окончательно испортится. Следовательно, нельзя, чтобы они его увидели.

Громкий стук прервал ее мысли.

— Привет, — послышался голос Холлиса. — Звонят из агентства по найму. Они хотят узнать, собираешься ли ты снимать комнату в следующем году.

Как и в случае с письмом, до Элли с трудом доходил смысл сказанного.

— Я?

— Они спрашивают каждого из нас. Я могу передать твой ответ, если хочешь.

— Да. То есть нет. В смысле я еще не уверена. Я жду, что скажут некоторые мои друзья, — соврала Элли. — Когда агентству нужен ответ?

— Они сказали, что сегодня. Им нужно давать рекламу на осенний семестр.

— Как ты думаешь, они смогут подождать до пятницы?

Холлис сказал, что спрашивал, — да, они могут подождать до пятницы, но не позже. Если не принять решение к этому времени, они сочтут ответ отрицательным.

— Ты остаешься? — спросила Элли. Если Холлис останется — отлично. Ей нравился Холлис. Но потом она посмотрела на ящик своего стола и вспомнила, что не от нее зависит, будет ли она здесь жить или нет.

— Может быть. Я имею в виду, что… Послушай, как-то странно — говорить через дверь. Можно я открою?

— Что? Да, конечно. Извини.

Элли уже улыбалась, когда открылась дверь.

— Извини, я занималась.

На столе не было ни учебников, ни конспектов.

— Ну ладно. — Холлис прочистил горло. — В общем, я думаю, что останусь, и тогда смогу не вывозить свои вещи на лето, а не…

— Давай сделаем заказ в том индийском ресторанчике на Сэндэл-роуд!

— Давай что?

— Ну, закажем еду. Возьмем навынос. Поужинаем все вместе. Закажи мне, пожалуйста, курицу тикка масала. Сжасминовым рисом. А, и хлеб наан.

— Ладно. Курица. Жасминовый рис. Хлеб наан. Понял. — Холлис задержался в дверях; Элли с трудом удерживала улыбку на лице, ожидая, когда он уйдет. — Так, э-э-э… а платить будем каждый за себя или…

— А! Ой! Да, у меня есть деньги. Подожди.

Она сдернула сумочку со спинки стула. В бумажнике была двадцатифунтовая купюра, немного мелочи и кредитная карта, которую папа дал для экстренных случаев.

— Они ведь принимают оплату картой по телефону?

— Да, но они не разделяют заказы. Так что если ты хочешь…

— Ничего страшного. — Она протянула ему карточку. — Я угощаю.

Холлис колебался.

— Ты серьезно?

— Угу.

Он зажал карточку в ладони, как будто боялся, что та упорхнет, прежде чем он успеет ее схватить.

— Хорошо. Спасибо. Только Оливеру я ничего не скажу. Если он узнает, что еда бесплатная, он…

Элли махнула рукой:

— Пусть. Скажи Оливеру. Скажи всем.

Холлис посмотрел на карточку, потом на нее.

— Ну ладно… Я дам тебе знать, когда принесут еду, чтобы ты могла… — Он бросил взгляд на ее пустой стол. — Продолжай заниматься.

Ее улыбка держалась еще несколько секунд после того, как он закрыл дверь, по инерции.

Хотя индийскую еду из ресторанчика на Сэндал-роуд обычно доставляли не раньше чем через час, Элли показалось, что прошло совсем мало времени, прежде чем Холлис снова постучал.

Письмо не выходило у нее из головы, пока она спускалась по лестнице. Мысли о нем, как нежеланное объятие, сдавливали ей грудь и живот, удерживали ее вне кухни, пока остальные распаковывали еду. Запах специй перекрыл зловоние, исходившее от мусорного бака, который никто не опорожнял уже почти две недели. Коричневыми бумажными пакетами, пенопластом и пластиковыми контейнерами был завален весь стол. Ее соседи, как лисы на помойке, рылись в упаковках, вытаскивая то и это и накладывая на тарелки.

Самое большее, что Элли когда-либо снимала с карты, — пятнадцать фунтов на билет домой, к тому же это был экстренный случай, когда заболела бабушка, а тут продуктов фунтов на сто, не меньше. Она знала, что ее родители могут себе позволить и не такую сумму, но это было расточительство. А папа ненавидел расточительство. Расточительство — это пустая трата денег, времени, сил, вложенных в учебу.