Они лезут

Слова… я их не слышала, лишь звон последних букв. Скоро придёт Надя и ревностно заберёт то, что я добывала годами – обрывочное общение с Пашкой. Я бродила под его окнами, искалеченная, и утешалась, когда Пашка смотрел в окно. Это очищающее мученье – моё отчаянье отступило! Я почти обрела покой, но Надя всё испортила! Она такая красивая! Мой бордюр, моя боль – я не видела разницы. Столько усилий – зря. Я пыталась дружить. Наде достаточно улыбнуться, чтоб я проиграла. Внутри что-то щёлкнуло, заело, как комар. Надо увести Пашку подальше. Попросить проводить? Он и шагу не ступит от Нади. Я – марионетка, дёргающаяся на ниточках собственного поражения. Пашка ждёт. Он хотел увидеть благодарность хоть в одной моей молекуле. Он освободил меня от позорных конвульсий с кистью. Приближалась Надя. Я желтела, зеленела…

– Садись! Тебе надо срочно домой! – голос Паши доносился сквозь рану моего мира. Надя смотрит на нас, но не торопится приближаться. Пашка оглядывается. На меня напала слабость. Не было сил оттолкнуть Пашку и сбежать. Разлука надвигалась неотвратимо. Пашка встаёт, приближается к Наде осторожно, как к мечте, чтоб его не прогнали и стреляет в меня глазками.

– Я дойду…

Идти? Куда? Бордюр. Краска. Не моя ли это затея? Он пришёл. Я не могла поныть одна? Отслаивалась известь на старом школьном камне, цветочки гнили – как интересно. Шаг, второй… Я зависла полусогнутая. Взгляд мой качался, как сломанный табурет.

– Не уверен.

Он видел? Видел сквозь панцирь слов, сквозь натянутую улыбку? Его внимание обжигало, словно кислота. Я едва могла говорить. Мир деревенел на кончиках пальцев. Я заперта в этих ощущениях, как в гробу, вместе с живым призраком вместо души.

– Паша, иди. Я дойду.

Внутри меня плевался ядом испуганный суслик: никто не должен видеть, что с со мной что-то не так. Я больна, а не горда, как это могло показаться. Непростительная ошибка раскрыть Пашке свою беду. Творится со мной неладное. Сны истязают, я вижу глаза, картинки залипают в молоке, подтёки, как на свечах. Сквозь бетонный панцирь, я чувствую жизнь. Пашка резко двигается, будто угрожает мне. Мерещится, а на самом деле? Нет, не хочу домой. Там бабка. И тени! Я б сказала, что некоторые старушки – иной вид. Что он подумает?! Он смотрит. Не надо смотреть! Руки мои цапают воздух – странное движение. Я понимаю, что я не специально. Хватаюсь за Пашку, встаю. Тень Нади, насыщенная, тяжёлая, волоклась, как грузило, которое удерживает Надю в этом мире. Мои мысли, как старый шарманщик с разбитым носом и рукой, похожей на иглу, заводили песню о главном: «Останься. Прошу тебя, Паша, останься…»

Надя наблюдала и покачивала плотными бёдрами. Её красная сумка напоминала опухоль – лаковая, круглая, жирная – вызывала тошноту, выжимала пот из меня. Я вскоре стала вся сырая. Продрогла. Страх парализовал меня. Я отступала перед правом альфа-самки, как желторотая. Дело ведь не только в Пашке? Надя специально взяла сумку, этого отравляющего монстра на выгул. Она улыбается. Она задумала неладное.

Пашка уходит с Надей. Они мнутся в сторонке. Километры выщипанной травы уместились в два шага. Мысленно, я уже за оградой школы. Мир сворачивается. Вижу их счастливых. Они друг друга ждали. Мне не по себе с ними. Я как воришка с короткими ручонками, обжигаюсь о боль. Счастье токсично. Туда ли я тянусь?

Надя смещается вправо, и тень Пашки не мешает мне рассмотреть её. Я вздрогнула. Надино лицо странно мерцало. Её кожа пахла, как лекарство моей бабки, продирающее до позвоночника. «Аммиак?» – я знала, что нет, но чем-то нужно было себя утешить, чтоб не сойти с ума со страху. Бабка и Надя пахнут одинаково и доводят меня чуть ли не до белого каления. Обе. Как сговорились. Значит, лекарство не при чём? Неужели Пашка не чувствует? Никто не чувствует. Я бы сдохла!

– Элина?! – приблизилась Надя, чуть ли не наваливаясь.

«Боже…» – Я сморщила нос и отшатнулась.

Пашка удивился моему порыву.

– Я ухожу. Мне лучше – отвертелась я.

– До встречи, – сказала Надя.

Я сыскала в себе мужество, чтоб не нагрубить и наскоро утопилась в мысли о единственной дороге домой. Наконец-то я покинула этих «прекрасных» людей. Путь мой был чист. Школа съёжилась, но ось моих мыслей вросла в краску, над которой они держались за руки. Я, как заглушка, вылетела под напором их обоюдострастных взглядов. Слабое звено – вали! Я обречена быть умнее – не мешать им. Фигня.