Они не те, кем кажутся (сборник)

Когда Цыпа напрягается – это нехорошо. Может слететь с катушек. Впрочем, слетевший Цыпа – это в определенных ситуациях полезно. Ну, когда надо палить без разбора во все, что движется. Рефлексы у Карцовского при всей его тщедушности были сверхъестественные, рак-богомол с АКСУ. Но до наступления часа икс всю эту красоту следовало держать в узде.

– Вижу! – вдруг зашипел богомол. – От съезда, двое! Нет, трое! Люди вроде бы… – Он поперхнулся. – Господи, ребенок! Альберт, твою налево! Когда ты крайний раз видел ребенка из-за Пробки?!

– Цыпа, остынь, – стеклянным голосом прозвенел Эйнштейн. – Когда ты крайний раз вообще кого-то видел из-за Пробки?

Но Карцовского уже повело. Он начал пританцовывать на носках и бормотать себе под нос:

Ой, кто там едет! Кто там едет?
Кто там едет, посмотри.
А на хромой-то на кобыле —
Это наши скобари…

На станции тем временем началась деловитая возня. Альберт улавливал, как отдаются приказы, лязгает сталь, шуршит брезент – и чуть ли не за спиной раздаются шаги. Слух у Эйнштейна и правда был экстраординарный, но вряд ли мутация. Просто надо меньше болтать и больше слушать, и метро само тебе все скажет.

Незнакомцы топали неспешно, но деловито. Когда до КПП осталось метров двадцать, первый из них остановился. Цыпа перестал подвывать и подпрыгивать. Дежурные снова переглянулись, а потом Эйнштейн щелкнул тумблером и повернул реостат на полделения. Свет от диодных прожекторов, развешанных гроздьями по тюбингам, словно проявил древнюю фотопленку: вычертил во тьме туннеля фигуру тощего парня, застывшего с какой-то здоровенной кочергой в руках. Парень молчал и даже не уворачивался. А вот девушка с ружьем, которая шла за ним, ругнулась, прищурилась, опустила голову, подошла ближе и крикнула:

– Э, народ! Убавьте ватты, мы не кусаемся!

Карцовский стянул ПНВ и ткнул пальцем. Все верно: за девушкой следовала девочка. Пятилетка, насколько можно было судить. Эйнштейн нахмурился, на всякий случай потянул рукоятку затворной рамы, проверил патрон в патроннике и, для солидности откашлявшись, крикнул в ответ:

– Почем мне знать! Сейчас не кусаетесь, а потом, может быть…

– Да ладно вам гнать! – Гостья сделала еще несколько шагов, и стало понятно, что это на ней не светлая шапочка, а собственные коротко стриженные белые волосы. – Мы люди, это факт. Я утром проверяла!

Эйнштейн и Цыпа переглянулись в третий раз, но тут за их спинами загрохотало, загудело, захлопало. «Свои», – подумал Альберт. «Свои», – решил Карцовский. Оба выдохнули и пропустили к брустверу невысокого, широкого, словно палатка, мужчину. Тот внимательно осмотрел пришельцев.

– Действительно, люди, – голос был ровно таким же, как в трубке: задумчивым, неторопливым. Хищным. – Действительно, от Мужества.

– А то! – хохотнула блондинка. – Мы как, здесь будем говорить?

– Нет, конечно, – вежливо пророкотал Павел Второй. – Пойдемте. Отведу вас к Лесному Царю.

Девушка чуть не взвыла от восхищения и сама протянула карабин бойцам на входе. За карабином последовали ПМ, пара ножей; вот распахнулся рюкзак… Парень с посохом все это время продолжал молчать. Казалось, он вообще не участвует в происходящем. Глаза его были надежно упрятаны под шапкой. И закрыты.

* * *

Павел Первый – Лесной Царь, как его называли порой в шутку, порой всерьез, полулежал в своем кресле и слушал.

Контингент на станции после Катастрофы сложился занятный. Метрополитеновцы – куда же без них. Полиция, МЧС, вояки. Студенты, естественно, – сплошные общаги вокруг. Горячие южане из ларьков по периметру вестибюля. Клерки и айтишники из БЦ на Сампсониевском. Все это людское варево кипело, бурлило, волновалось, и требовался черпак, который бы его размешал, придал направление, взял пробу и произнес: «Измерено, взвешено». Ни в коем случае не «признано негодным».

Этим черпаком, центром кристаллизации, стержнем, пронизавшим все социальные страты и включившим их в стройный механизм подземного мегаполиса, стал Павел Денисович Коротков.

Случай – великий насмешник, недобрый шут. Безумный Арлекин, походя издевающийся над стариком Панталоне. Точно так же он когда-то толкнул под локоть и Павла Денисовича, нашептав параллельно: «Да ну их, эти пробки. Поехали на метро. Быстрее будет». Поехали… Приехали.

Но все тот же случай надоумил: зачем спускаться под землю без охраны? Зачем отказывать малолетнему сыну в маленьком приключении? Зачем оставлять в загородном особняке личное оружие, только-только разрешенное перед Катастрофой к ношению?

Так и вышло в итоге, что, быстрее прочих пережив четыре необходимые стадии – отрицание, гнев, торг, депрессию, – к пятой, к принятию ситуации Павел Денисович пришел готовым на многое, в силах тяжких… И с наследником.