Они не те, кем кажутся (сборник)

Нет, силового захвата власти не случилось. Природная харизма, лидерские таланты, умение доверять профессионалам и чуять подвох – в лихие девяностые все это подняло Пашку Короткова над рядами бритых затылков и малиновых пиджаков, быстро превращавшихся в могильные кресты или картонные папки «Дело №». После Катастрофы, на глубине шестидесяти пяти метров под землей, в толпе потерявшихся, опустошенных людей, запертых с одной стороны Размывом, с другой – Завалом, а с третьей – гермой эскалаторной шахты, эти же качества сделали Павла Денисовича Павлом Первым. Лесным Царем.

Сейчас Царь полулежал и слушал. Больше «лежал», чем «полу», если объективно. Годы брали свое, а уж подземные годы брали вдвойне. Но слушать это не мешало, даже наоборот.

– А мы с Гражданки топаем, – трелями заливалась девушка, назвавшая себя Ольгой. Она отхлебывала принесенный чай и благодарно кивала. – Точнее, я с Гражданки. С этим мрачным типом я познакомилась на Политехе. У-у-у, ботаник!

И она шутливо бодала костяшками плечо соседа. Худощавый, бледный, выглядящий изможденным парень сидел на полу и молчал. Шаманский посох его стоял в углу. Эмалированная кружка возле колена остывала.

Девочку Павел Первый хотел передать женщинам с Лесной-2: накормить, помыть, переодеть. Но бейсболка неожиданно вцепилась в штанину старшей спутницы, и блондинка, улыбаясь, пояснила: «Алиска упрямая. Чужих не любит. Ничего, я потом ее уговорю». Сейчас малышка тоже пила чай, внимательно следя за руками Ольги, и молчала.

Павел Второй, Павел Павлович, наследник и продолжатель, играл в плохого полицейского. Он медленно вышагивал из угла в угол бывшего служебного помещения, ставшего чем-то вроде кабинета верховной власти – и одновременно застенками ГБ. Подобное ему полагалось исключительно по должности, никак не от желания хватать и не пущать. «Безопасность станции» на Лесной не было пустым словосочетанием, исполненным ленивой скуки, как, например, на Выборгской, и на то имелись свои причины.

Впрочем, гости вели себя прилично. В каком-то смысле даже чересчур.

– И как же вы с Гражданки, одна… – Первый не договорил, но выразительно развел руками, поморщившись от артритных щелчков. Ольга хрюкнула в кружку и заулыбалась.

– Почему одна? Со мной было десять друзей: один в стволе и девять в магазине. Потом вот живую компанию нашла… А так-то Гражданка с Академкой торгуют, там в перегоне тихо.

– Стоп, подождите. – Руки Второго взмыли в воздух. – Вы хотите сказать, что за Размывом… живут?

– Но это логично, в конце концов, – поводила кружкой в воздухе блондинка. – Если есть станция, значит, есть люди. Нет, понятно, что не всегда. С Девяткино вон все сбежали… Фон там такой, что хоть грибы копти. А от Гражданки до Мужества все заселено. Ну, почти.

– Почти?

– Размыв. – Яснее не стало, но через секунду, отхлебнув чаю, девушка уточнила: – На Мужества же своя герма, и она к ним ближе, чем у вас. Вот они прикинули крысу к носу, почесали где чесалось, да и решили, что ну его, такое соседство. Теперь на самой станции в основном вояки да сталкеры: склады у них там оружейные, базы тренировочные. Ничего не боятся, черти. А большинство перебралось на Политех.

Все посмотрели на тощего с копьем. Тот не шевелился, не поправлял волосы, не трогал кружку. Даже, казалось, не дышал. Потом Царь и наследник переглянулись, последний нахмурился и озвучил мысль:

– Военные, значит. На Мужества. Интересный расклад. Но почему никто…

– Ровно потому же, – снова улыбнулась Ольга. – Они там все также уверены, что остальное метро вымерло. А уж Лесная и подавно – под Размывом-то. Вы бы видели, как на нас смотрели, когда мы сказали, куда идем.

– А вот это хороший вопрос. – Павел Павлович сощурился и даже как будто стал ростом ниже, словно подкрадываясь к добыче. – Вы-то как прошли? Еще и с ребенком.

Стало тихо, только в углу себе под нос что-то бормотал Цыпа, выполнявший функции охранника-свидетеля-понятого.

Блондинка допила чай, вернула кружку, утерла красивые, полные губы, положила ладонь на плечо недвижному спутнику и заявила:

– Вэ-ша двести тринадцать бета.

Эйнштейн, тоже попавший на допрос по долгу службы, по знаку Второго метнулся в соседнюю комнату. Через пару секунд он уже волок схему туннелей, густо исчирканную карандашом. Павел Первый даже перегнулся через подлокотник и достал увеличительное стекло, чтобы лучше видеть.

– Потрясающе, – резюмировал он скрипучим, но все еще глубоким, сильным голосом. – Я считал, что она забутована вместе со старыми туннелями. Начстанции уверял… Вы нам покажете?

– Конечно, – пожала плечами Ольга. – Это двести четырнадцатую залили, причем тоже бету. Правильно сделали, кстати. Бум слыхали? – Эйнштейн согласно закивал. – Порода в Размыве гуляет. Оба туннеля давно затоплены – и забутованный, и за гермой; ну вы-то в курсе. Так что мы прямо, прямо, а потом вокруг да около… Верхами прошли.

Павел Второй дернулся. Он словно заглох, подобно дизелю на опустевшем баке, а потом снова принялся набирать обороты, медленно и грозно наводя орудия на гостей.