Командир третьей роты 1-го Петроградского женского батальона капитан Шагал вспоминал о женщинах-солдатах в положительном ключе, говоря, что имел «честь и счастье» служить их инструктором. Он хвалил женщин за то, что они выдержали все трудности военной подготовки и «держались молодцами». Впрочем, Шагал не верил, что женщинам удастся повысить боевой дух армии. Но он считал, что женщины-солдаты достойны остаться в истории, особенно те из них, которые пожертвовали собственной жизнью: «Пусть будет вам пухом земля, мои дорогие товарищи, вечная вам память и слава!» [Шагал 1969: 8].
Как и в случае с отдельными женщинами-солдатами, мужчины-военные, имевшие непосредственный контакт с женскими воинскими подразделениями и наблюдавшие за их обучением и особенно – за их участием в боевых действиях, были самого высокого мнения о женщинах-солдатах; критика исходила в основном со стороны тех, кто не общался с ними лично.
Но не все офицеры были настроены столь доброжелательно. Некоторые возражали против присутствия женщин в рядах вооруженных сил, основываясь на представлениях об устоявшихся гендерных ролях. Генерал В. В. Марушевский, командующий белогвардейской Северной армией во время Гражданской войны, встретился с Бочкаревой в Северной области в 1918 году и наотрез отказался принимать ее в ряды своих войск. Он высказал свое мнение без обиняков: «Я считаю, что привлечение женщин к выполнению воинских обязанностей, не подходящих для их пола, будет тяжелым позором и постыдным пятном для всего населения Северной области» [Ironside 1953: 77]. Другие выражали свое неприятие не столь категорично, восхищаясь готовностью женщин умереть за Родину. Генерал А. И. Деникин, начальник Генштаба, считал, что «не место женщине на полях смерти, где царит ужас, где кровь, грязь и лишения, где ожесточаются сердца и страшно грубеют нравы», но тут же высоко оценивал женщин, которые участвовали в боевых действиях, и призывал: «Воздадим должное памяти храбрых» [Деникин 1990: 113]. Среди военного руководства были и те, кто отказывался всерьез воспринимать женские воинские части. Печатный орган российской армии, газета «Армия и флот свободной России» заявляла, что женские части не пугают ни немцев, ни русских революционеров.
Рядовые солдаты зачастую не вполне понимали, как относиться к женским воинским частям. «Барышни забавляются», – считали некоторые [Женский вестник 1917 № 6:4]. Другие не верили, что женщин-солдат отправят на фронт. «Пороху еще не видали. Почуют – разбегутся!» – заметил один солдат, когда батальон Бочкаревой проходил по петроградским улицам [Дочери отечества 1917: 3]. Многие опасались, что женщины опозорят русскую армию. Многих «оскорбляло и унижало стремление женщин вступить в армию», поскольку оно наносило ущерб мужской гордости [Dorr 1917: 69]. Некоторые солдаты ценили готовность женщин к самопожертвованию, но считали, что эти женщины могут лучше послужить Родине в тылу. Члены Исполнительного солдатского комитета Румынского фронта рекомендовали использовать энергию женщин «исключительно для вспомогательной службы в войсках тыла и ближайшего фронта, как, например, телефонисток и т. д.» [Против женских «баталионов смерти» 1917: 4]. Матросы Морской учебно-стрелковой команды выступили со следующим предложением:
Наш совет и искренняя к вам просьба, русские женщины: кто хочет принести из вас посильную помощь на алтарь Отечества, сплотиться не в «женские морские команды», не в «ударные баталионы», и не в «баталионы смерти», а в баталионы труда и взаимопомощи и поспешить туда, где в настоящее время все цветущие силы нашей Родины, наши братья и отцы, находятся на страже защиты интересов завоеваний революции, т. е. в деревни, посады, местечки, усадьбы, где остались только одни престарелые наши родители и малолетние дети [Матросы о «женских морских командах» 1917: 3].
Нашлись и такие мужчины, которые сочли создание женских подразделений прямым посягательством на их маскулинность (что, в сущности, было вполне справедливо) и глубоко оскорбились. В. Б. Шкловский вспоминал, что воспринял создание женских боевых подразделений как «сознательно придуманное оскорбление для фронта» [Шкловский 1923: 43].