Они стояли насмерть

— Ты правильно, Саша, сказал, что я все равно усну и тогда ты расправишься с фашистом. Я мешать тебе не стану. Кончай быстрей. Оставим Любченко здесь волкам на съедение и пойдем обратно. Без «языка» я в бригаду не вернусь… А уж если бить фашистов, то разве не все равно каких? Все они на один лад!

Долго говорил командир, справедливо говорил, и, наконец, Никишин сказал:

— Эх, правильно вы говорите… Не трону этого… Но другие пусть не кричат: «Гитлер капут!» Им капут будет!

И, встав, Никишин прикрикнул на фашиста:

— Бери, сволочь, носилки, да пошевеливайся!

Снова кругом, лес. В бесконечном хороводе кружатся перед глазами березы, ели, сосны…

Желанный «дом» рядом — днем и ночью слышно автоматную и винтовочную стрельбу. Осталось сделать переход в один-два километра и все… Только два километра, но как их пройти? Широкая просека разрезала лес и фронт здесь проходил сплошной линией. Норкин и Никишин несколько раз пытались найти хоть маленькую щелку, и все безрезультатно. Днем здесь простреливают каждый бугорок, пули безжалостно решетят снег и кажется просто удивительным, что он еще держится, что его не смел свинцовый шквал, как сметает метла пыль с тротуара.

А ночью — ракеты, люстры и снова ракеты, непрерывно льют неровный свет, и при первой тревоге вновь возникает стальной шквал.

— В самое пекло мы с тобой, Саша, попали, — сказал Норкин, вернувшись с очередной разведки, и растянулся на снегу.

Можно было наломать еловых веток, лечь на них, но у лейтенанта нет сил. Он еле дошел сюда.

Никишин молча набросил на него свой полушубок, достал сухарь, разломил его пополам, потом подумал, отломил от своего кусочка половинку, сунул ее немцу, а остальное отдал лейтенанту.

— При дележе ошибся малость, — сказал он, встретив удивленный взгляд Норкина. — Не по норме большой попался.

Как приятно тает во рту сухой сухарь! Не надо ни хлеба, ни печенья, ни тортов — всю бы жизнь ел одни сухари!..

Немец, смолов зубами свою порцию, сказал прерывающимся голосом:

— Господа! Я же вам говорю, что наш фронт — удав, опоясавший землю! Не пройти, не пройти! — И уже шепотом, словно его кто-то мог подслушать: —Пойдемте прямо к нашим! Я гарантирую вам полную безопасность!..

Это предложение моряки слышали уже несколько раз и теперь даже не взглянули на немца.

— Но вы понимаете, что это смерть! Медленная, голодная смерть! — почти закричал тот, закрыл руками лицо и несколько мгновений молча покачивался из стороны в сторону. Потом, словно найдя выход, отнял руки от лица, подался всем корпусом вперед и чуть слышным шепотом сказал:

— Оставим… его здесь?

Никишин вздрогнул. Ему такая мысль никогда не приходила в голову. Как же так: был товарищ, друг, вместе служили, воевали, а теперь бросить его?.. И даже не похоронить?.. Может быть, придется сделать и так… Только не сейчас! Сейчас еще есть силы, есть надежда, что фронт будет пройден… Так бы решил он… Что скажет командир?..

Никишин еще ниже опустил голову и из-под насупленных бровей косился на лейтенанта.

Норкин немного полежал, потом медленно, пошатываясь, встал и сказал:

— Берите… Ваша очередь…

И снова лес, снег, бесконечные леса и снега. Наконец, «щель» была найдена. Маленький лог ночью почти не просматривался, и решили проползти им.

— Как поползем, Саша?

— Я потащу Колю, а вы следите за тем.

— Может, наоборот?

— Нет, товарищ лейтенант… Не обижайте.

— Добро…

Пули веерами проносились над головами, но самое главное — они теперь летели уже и спереди и сзади, а это значит: фашистский фронт уже перешли!.. Впереди — свои… Обидно, если…

И вдруг впереди ясный шепот:

— Петро, ты бери на мушку переднего, а мы с Митяем разберем остальных… Только, чур, без нужды не бить! Нас здесь целое отделение, а их — трое… Возьмем!

Из-за поворота деревенской улицы показался домик. У его крыльца стоял часовой в черной матросской шапке. По середине улицы, как заведенные, шагали двое в Изорванных халатах и несли носилки. Немного сбоку, спрятав подбородок в поднятый воротник шинели, шел пленный офицер.

По сигналу часового из штаба вышла группа командиров. Из других домов выскочили матросы, и все они, во главе с командиром бригады, пошли навстречу Норкину.

Сделаны последние шаги. Носилки опущены на дорогу. Норкин устало поднес руку к шапке и тихо сказал:

— Задание выполнено… Любченко…

Никишин смахнул шапкой снег с лица Любченко.

Командир бригады обнажил голову и склонил ее перед носилками. Склонили головы, срывая шапки, и другие.

Снежинки серебрили седые головы ветеранов гражданской войны и русые, и черные чубы молодых моряков.

Непонятно лишь было, почему снежинки, одинаково падавшие на все лица, на некоторых таяли и катились по щекам прозрачными каплями.

Глава одиннадцатая ВЕСНА СКОРО

1

Рейд моряков в тыл фашистской армии был высоко оценен: командующий фронтом объявил благодарность всем его участникам. Но Михаил не радовался. Три обстоятельства омрачали его настроение. Во-первых, «язык» запоздал. Пленный дал много ценных сведений, но они только подтвердили уже известные данные.