Они стояли насмерть

Коробов усмехнулся. Было ясно: если их даже и не пустят, то они придут и без разрешения. И вдруг тень мелькнула на лице Коробова, и он показал глазами на Ковалевскую, дескать: «А как доктор? Позволит?..»

— Доктор здесь ни при чем! — отрубил Норкин. — Если не хотите…

— Да что вы на меня кричите, товарищ лейтенант? — засмеялся Коробов. — Если насчет хотенья, то забирайте имущество и айда к нам! Уж мы бы за вами…

— Поговорили, и хватит! — бесцеремонно перебила его Ковалевская. — Если хотите посещать больного, — она особенно выделила эту фразу, — то не говорите глупостей.

Хлопнула дверь за Коробовым, Ковалевская вернулась в комнату, а Норкин демонстративно отвернулся лицом к стене.

«Подожди! Дай только немного подлечиться, а там я и сам найду во взвод дорогу», — думал Михаил.

Ковалевская поправила сползшее с его плеч одеяло. Она сейчас, до известной степени, была даже счастлива: Михаил лежал здесь, ему ничто не угрожало, а она могла ухаживать за ним, смотреть на него и изредка, не вызывая подозрения, касаться его лба или руки. Ей даже нравилось, что Норкин дичился, будто бы избегал близости.

В нем она искала, находила и видела только хорошее. Для нее он не просто грубил, а искренне, как настоящий друг, скучал о матросах, хотел видеть их и от этого был немного вспыльчив и несправедлив к ней, к Ковалевской. А болезнь разве не сказывается? Больные всегда раздражительны.

Короток зимний день. Кажется, только рассвело, а за окном уже снова густая ночь. Изредка потрескивали на морозе бревна домика, а в комнате было тепло. У открытой печки на табуретках сидели Ковалевская и Норкин. Рядом, прямо на полу, устраивались Никишин и Коробов. Сухие дрова (подарок разведчиков) горели быстро, весело. Ноги Норкина были закрыты полушубком, и Никишин время от времени поправлял его, смотрел, не появилось ли отверстия, отдушины, в которую смог бы проникнуть воображаемый холодный воздух.

Ковалевская вышла к морякам на минутку, но заслушалась и сидела уже второй час, боясь шевельнуться. Ее родинка и золотистый волосок колечком были совсем близко около глаз Норкина. Он изредка косился на них. Давно всем не было так хорошо. И если бы не далекий гул артиллерии, да не автоматы матросов—не чувствовалось бы войны. Просто собралась дружная семья у огонька зимним вечером и вспоминает минувшее.

— Слушай, Коробов, — встрепенулся Норкин, — я давно хочу тебя спросить, да все забываю… Почему ты не пустил меня в, комнату лесника?

— Это когда языков брали?

— Ну да.

— В руках-то у меня были гранаты, лимонки. Чеки-то я из них вынул. Думаю, если выстрелят или еще что, то вместе со мной и их в клочья разнесет. Разве можно в такой момент командира иускать?

Никишин одобрительно кивнул головой.

Дрова прогорели. Вместо них осталась только груда красных, мерцающих углей. Изредка мелькнет синеватый огонек и исчезнет.

В дверь постучали. Ковалевская неохотно приподнялась с табуретки, но Коробов опередил ее. Звякнул в сенях крюк, а немного погодя из кухни донесся мужской голос:

— А вы что здесь делаете? Марш в подразделение!

— Я здесь у больного командира, — оправдывался Коробов.

— Марш! Марш! Завели моду навещать по ночам «командиров».

Дверь отворилась, и в комнату вошел Чигарев. В руках его был большой сверток, перевязанный шпагатом.

— Ба! Да тут целый консилиум! — воскликнул он. Норкин настороженно следил за лицом Ковалевской, но на нем не дрогнул ни один мускул. Поправив волосы, Ольга спокойно ответила:

— Присоединяйтесь и вы к нам.

Чигарев, казалось, не слышал ее. Он подошел к Михаилу, холодно пожал его руку и снова повернулся к Коробову.

— А вы почему не выполняете мое распоряжение?

— Он ко мне пришел, — стараясь казаться спокойным, ответил Норкин.

— Навестили — пора и честь знать. А кроме того, я должен напомнить тебе, Михаил, что приказания старшего командира выполняются беспрекословно.

— Они мои прямые подчиненные, и я прежде всего отвечаю за их действия.

Норкин начал злиться. Его бесили и снисходительный, самодовольный тон Чигарева, и то, что он пришел сюда поздно вечером со свертком как человек, знающий, что ой будет желанным гостем.

— Очень жаль, что ты потворствуешь нарушителям дисциплины. Я как старший по должности — тебе известно, что я командир роты? — настаиваю на выполнении моего распоряжения.

Норкин мельком взглянул на Коробова. У того на лбу вздулась синяя жила. Да и сам Норкин начал терять терпение.

— Я пригласила к себе товарищей. Надеюсь, что это можно? — сказала Ковалевская. — Вы здесь тоже гость, а гости все равны.

— Да? Тогда, молодые люди, можете быть хоть до утра.

Но Никишин, непрерывно наблюдавший за своим лейтенантом, поднялся:

— Спасибо, доктор, но нам действительно пора идти. Мы лучше завтра зайдем, если можно?

— Конечно, приходите, Саша, — торопливо ответила Ольга, силясь разобраться в случившемся. Она никак не могла понять, почему Чигарев, обычно жаловавшийся на скуку, отсутствие товарищей, поступил так? Разве плохо вот так посидеть всем вместе? Разве не вместе воевали под Ленинградом?