Они узнали друг друга

— На правом предплечье и на кистях рук следы давно заживших ран. Это не дровосек нанес себе или другому ранения, удары наносились оружием и могли достаться только в бою. Расположение ран предполагает единоборство. Без мужества и известной доли отваги такие схватки с врагом невозможны. Недюжинную силу я увидела в местах прикрепления сухожилий, там слишком значительные окостенения.

Юлиан Григорьевич жестом остановил меня:

— Ты настаиваешь, что это был воин, почему не кузнец? И у того и у другого кости в местах прикрепления сухожилий претерпевают изменения.

Мне понадобилось время, чтобы подумать. Он заметил мое затруднение и ободряющим взглядом дал понять, что готов выждать.

Что же отличает воина от кузнеца? Я отчетливо представила себе трудную деятельность этих людей, напряженно искала различие и нашла его.

— На костях ног кузнеца, — обрадованная своей находкой, сказала я, — мы следов окостенения в местах прикрепления сухожилий не найдем, они встречаются у него на руках. У нашего воина они всюду. Упражнение мышц было начато с детства, военная карьера, видимо, была предрешена.

Юлиан Григорьевич не удержался и похвалил меня:

— До сих пор верно, я бы к твоим словам ничего прибавить не смог.

— Шейные позвонки, — продолжала я, — рано срослись, и человек лишен был возможности сгибать шею.

Мой экзаменатор с интересом склонился над шейными позвонками, убедился, что они действительно срослись, окостенели, и многозначительно покачал головой.

— Что ты по этому поводу скажешь?

— Я могла бы сообщить, что подобные отклонения в развитии организма существуют, — и ничего больше.

— А ты все-таки подумай, человеку ведь пришлось с таким отклонением жить, общаться с людьми, искать их расположения или, наоборот, ими управлять.

Ничего не добившись, он, как опытный педагог, продолжал задавать наводящие вопросы:

— Вообрази себе человека с таким физическим недостатком и представь себе, как он должен был выглядеть.

Моя фантазия ничего мне подсказать не могла. Облечь моего воина в плоть и кровь, чтобы лучше разглядеть, как он выглядит, оказалось мне не под силу. Юлиан Григорьевич это понял и продолжал свои наставления:

— Не кажется ли тебе, что окружающие считали его спесивым и заносчивым? Возможно, я ошибаюсь, послушаем, что скажешь ты.

Я не видела связи между рано сросшимися шейными позвонками и неприязнью окружающих к такому человеку.

— Какая ты несообразительная, — ласково произнес он, — представь себе человека со вздернутой головой, никто не видел, чтобы он когда-нибудь склонил ее, озирающего людей как бы свысока, — кому такое обличье покажется приятным? Если к тому же во властолюбивом взгляде сквозит надменность, непреклонная воля и самоуверенность, не найдет ли всякий за благо держаться от него подальше?

В другой раз я эти догадки объявила бы домыслом и решительно отвергла, — сейчас, упоенная своим успехом, я хотела верить каждому его слову, и я осторожно спросила:

— Ты утверждаешь это на основании музейных материалов?

Он смутился и несколько помедлил, прежде чем отрицательно качнуть головой.

— Я не впервые встречаюсь с подобным уродством, и неизменно, как правило, у Рюриковичей.

Я продолжала свой доклад:

— Человека предательски убили. Один лишь удар был нанесен спереди, остальные наносились по лежащему телу сбоку и сзади различным оружием: рубящим — саблей или мечом, колющим — вероятно, копьем. Роковой удар последовал сзади. Рубила опытная рука, она срезала часть лопатки, головку и большой бугор левой плечевой кости. Особенно пострадала левая рука. Обильное кровотечение лишило жертву сил сопротивляться, но нападавшим, видимо, этого было недостаточно. Целью было не ранить, а во что бы то ни стало убить. Человека, лежащего на левом боку, кололи, рубили, некоторое время крошили уже труп. Ни в единоборстве, ни в открытом бою такая расправа немыслима.

— Ты уверена, что все обстояло именно так? — с какой-то неуверенностью спросил он. — Может быть, еще раз проверить?

— Я изучила каждую рану в отдельности, прижизненную и посмертную спутать трудно… — Он знал это так же хорошо, как и я, ему нравилась роль экзаменатора. Изволь, я доставлю ему удовольствие. — Все разрушения на скелете с последующими заживлениями по краям дефекта указывают, как известно, что больной пережил ранение. У скелета я таких изменений не нашла… По этому признаку отличают повреждение черепа с ритуальной целью — выпустить душу — от трепанации, проведенной врачом.

Юлиан Григорьевич понял, что я недовольна его расспросами, и виновато улыбнулся.

— Мне кажется, — сказал он, — что больших ошибок ты не допустила, подготовка была солидной и плодотворной.

— Кого же все-таки мы обследовали? — едва подавляя свое нетерпение, спросила я.

— Не знаю, — рассеянно проговорил он, — музей давно обещал прислать материалы.

Странный ответ, ведь он утверждал, что знает, чей скелет мы будем изучать.

— Ты недавно говорил другое.

— Да, конечно… Все сложилось не так, как надо…

Меня начинал раздражать безмятежный тон, с каким он признавался, что обманул меня.

— Хотелось бы узнать, когда ты говоришь правду.