Он затянулся «Честером» и еще раз оценивающе посмотрел на гостя. Вероятно, ему лет сорок, но трудно сказать наверняка. Черные волосы до плеч. Лицо не то чтобы красивое, но и не безобразное, хотя есть в этих впалых щеках что-то от мертвеца. Скорпионьей черноты брови сходятся над тонким, острым носом. Клюквенного цвета костюм с бледно-голубым жилетом, рубашкой в красную полоску и белым галстуком аскот, обернутым вокруг шеи.
«Дешевка европейская? – Циммерман решил, что это один из тех клиентов, что околачиваются на Ривьере, увиваясь за богатыми пожилыми женщинами. Шампанское по утрам и кутежи до полуночи. – Ох, брат, давай покончим с этим поскорее!»
– Я сделал… – продолжил гость, не дожидаясь, когда Циммерман попрет на него бульдозером, – как это называется… депозит. Большого размера. Вчера, в Калифорнийском федеральном банке. Сразу, как только приехал сюда. Все в порядке.
– Мм. Даже так?
– Разве я неправильно сказал?
Циммерман – крупногабаритный, как теперь говорят, мужчина – уже собирался выгнать взашей этого беженца из низкопробных заграничных фильмов, но теперь сощурил глаза, готовясь поймать его на блефе:
– По счастью, я знаком с одним парнем из федерального. Не возражаете, если я свяжусь с ним и немного повишу на проводе?
– Меня не касается, чем вы с ним будете заниматься.
– Позвоню ему по телефону. Позвольте мне проверить вашу креди… вашу личность, прежде чем мы продолжим. Хорошо?
–
– Эва! – крикнул Циммерман, но секретарши все еще не было на месте. Пришлось звонить самому. – Ральф, у меня тут сидит один приятель, по имени Эр…
– Эрик, через «К», – напомнил гость, пустив еще одну волну дымных янычар через весь стол.
– Эрик, через «К», Ван Хельсинг. У вас есть такой клиент?
Он замолчал, а потом передал гостю заданный Ральфом вопрос:
– Какое отделение?
– Уилшир. Большой дом.
Циммерман подождал, пока придет ответ, натужно сглотнул, положил трубку и, глубоко вдохнув сладкий аромат французских сигарет, подумал, что сегодня, 23 сентября 1981 года, выдался удачный день. А потом губы его зашевелились, с усилием проговаривая каждое слово:
– Вы положили на депозит вчера вечером один миллион семьсот тысяч долларов?
– Сначала я с наслаждением пообедал, – сказал Эрик Ван Хельсинг. – Вы знаете «Макдоналдс»?
Циммерману послышался странный звук в горле, похожий на «бульк, бульк, бульк», но полной уверенности в этом у него не было. Он выпрямился в кресле, осознав, что подался всем телом вперед, как медведь, готовый разорвать до костей дешевое европейское мясо.
– Мистер Ван Хельсинг, – обратился он к гостю с настолько непривычной для себя улыбкой, что казалось, будто лицо его вот-вот треснет от напряжения, – чем я могу быть… вам полезен?
– Я хочу сделать спектакль.
– Фильм?
– Телевизионный спектакль.
– Сериал?
– Трудно объяснить.
– Попробуйте, и, пожалуйста, с самого начала. ЭВА!
Услышав этот громогласный рев, блондинка-секретарша уже решила, что пора вызывать полицию, но, вбежав с округлившимися глазами в кабинет, нерешительно остановилась на пороге.
– Кто бы ни позвонил – меня нет, – распорядился Циммерман и, как только дверь снова закрылась, сказал Ван Хельсингу: – Продолжайте, пожалуйста. Мои уши в полном вашем распоряжении.
– Не так много, – ответил Ван Хельсинг. – Мужчина без ушей не привлекателен для женщин.
– Да, верно. Ну хорошо, я вас слушаю… сэр, – добавил он с почтением не столько к самому гостю, сколько к его банковскому счету.
– Я пришел сюда по совету мистера Мортона Шевановски, – начал Ван Хельсинг. – Мне объяснили…
– Постойте, постойте! – Циммерман поднял вверх сразу обе мощные руки, в одной из которых еще дымился «Честер». – Прошу прощения… вы сказали – Мортон Шевановски?
– Я так сказал.
– Я считал, что он умер.
–
– У этого старого сук… джентльмена была потрясающая коллекция автомобилей. Но бог ты мой, я не слышал про Шевановски много лет! Та последняя картина, которую он сделал в… шестьдесят девятом, если не ошибаюсь… «Наплачь мне полный гроб»… добила его окончательно.
– Вспоминаю. Очень популярный в Крымии.
– Кажется, я слышал звон фанфар? – не сдержался Циммерман.
– Я ничего не слышал, – безразлично ответил Ван Хельсинг.
– Этот фильм… та сцена с младенцем и вилами – это уже слишком.
Ван Хельсинг пожал плечами:
– Все знают, что они были ненастоящими, эти вилы. Но я с давнего времени в восхищении его работой. Никогда не могу забыть, в шестнадцать лет… смотрел «Темницу болгарской девушки». Без разрешения семьи, но вы понимаете сами. А потом «Король Крабового острова». Ах, какие воспоминания!