Они жаждут

— Да, мама. — Черный кот принадлежал их соседу по коридору в доме на Первой стрит. Спустя столько лет он уже давно наверняка превратился в прах.

Потом глаза матери затуманились, и она долго смотрела на сына, не говоря ни слова.

— Андре, — сказала она наконец, — я боюсь.

Голос ее треснул, словно старая пожелтевшая бумага. В глазах мерцали слезы, и когда они начали катиться вниз по щекам, Палатазин аккуратно вытер их своим платком. Ее сухая, словно из одной огрубевшей кожи, рука крепко сжимала руку сына.

— Один из них… следил за мной, когда я шла на рынок. Я слышала, как он шел за мной, и когда я обернулась… я видела, как он ухмылялся. Я видела его глаза, Андре, ужасные горящие глаза! Он хотел… чтобы я взяла его руку и пошла с ним… Это было наказание за то, что я сделала с отцом.

— Ш-ш-ш, — сказал Палатазин, промокая крошечные жемчужные испарины, выступившие у нее на лбу. — Ты ошиблась, мама. Там никого не было. Ты все это всего лишь вообразила.

Он вспомнил тот вечер, о котором она говорила, когда она бросила сумку с продуктами и крича убежала домой. После этого она уже никогда не выходила из дому.

— Теперь они ничего не могут нам сделать, мама. Мы слишком далеко от них. Они никогда нас не найдут.

— Нет! — сказала она, глаза ее расширились. Лицо ее стало бледным, почти белым, как китайский фарфор, ногти впились в руку Палатазина, оставляя следы в виде полумесяцев. — Не надейся на это! Если ты не будешь постоянно помнить о них, следить за их следами… Всегда!.. Тогда они подкараулят тебя и найдут! Они всегда здесь, Андре… Ты просто их не можешь видеть…

— Почему бы тебе не постараться уснуть, мама? Я посижу здесь немного, пока мне не нужно будет уходить, хорошо?

— Уходить? — сказала она, неожиданно встревожившись. — Уходить? Куда ты идешь?

— Домой. Мне нужно идти домой. Меня ждет Джо.

— Джо? — Она с подозрением посмотрела на него. — Кто это?

— Моя жена, мама. Ты знаешь Джо, она приходила со мной вчера вечером.

— О, перестань! Ты всего лишь маленький мальчик. Даже в Калифорнии они не разрешают маленьким мальчикам жениться! Ты принес молоко, о котором я тебя просила, когда возвращался из школы?

Он кивнул, стараясь улыбнуться.

— Я его принес.

— Это хорошо.

После этого она опустилась обратно на подушку и закрыла глаза. Еще секунду спустя рука ее, сжимавшая руку Палатазина, ослабла, и он смог осторожно освободиться. Он сидел и долго смотрел на мать. Она так изменилась, но все же в ней было еще что-то от той женщины, которая сидела в маленьком домике в селе Крайек и вязала свитер для сына. Когда он очень тихо встал, чтобы выйти, глаза матери снова открылись, и на этот раз они прожгли его до самой души.

— Я не оставлю тебя, Андре, — прошептала она. — Я не оставлю моего мальчика одного. — После чего она уже по-настоящему заснула, приоткрыв рот. Дыхание с шелестом вырывалось из ее легких. В комнате пахло чем-то, похожим на увядающую сирень.

Палатазин выскользнул из комнаты, и доктор по имени Вакарелла позвонил ему в начале седьмого на следующее утро.

«Бог мой! — подумал вдруг Палатазин, взглянув на часы. — Дома меня ждет Джоанна!» Он завел машину, бросил последний взгляд на верхние окна старого здании — теперь пустые, ловящие осколками стекол отблески света в каком-то еще не погасшем окне, и повел машину к Ромейн-стрит. Когда через два квартала он остановился у светофора, ему послышалось, что где-то завывают собаки странным гармоничным хором. Но когда зажегся зеленый и он поехал дальше, то уже больше их не слышал, а быть может, просто боялся слушать? Мысли о происшествии на Голливудском мемориальном кладбище навалились слишком быстро, чтобы он успел их отсечь. Рука его, сжимавшая руль, стала влажной от испарины.

«Теперь они ничего не могут нам сделать, — подумал ом. — Мы слишком далеко от них. Слишком далеко».

И из глубины его памяти ему ответил голос матери:

— Не надейся…

7.

Мерида Сантос бежала долго, спасаясь от шумной мешанины бульвара Уайтиер, и у нее уже начали болеть ноги. Она остановилась и прислонилась к полуразвалившейся кирпичной стене, чтобы растереть икры. Легкие ее пылали, глаза застилали слезы, и из носа текло. «Проклятый Рико! — подумала она. — Я его ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!»

Она стала придумывать, что ей с ним сделать. Сказать Луису, что он ее избил и изнасиловал, чтобы Убийцы поймали этого Рико и разорвали на куски. Матери она скажет, что он ее напоил до бесчувствия и только тогда овладел ею, и мать заявит на него в полицию. Или она сама может заявить в полицию, что знает продавца кокаина на Закатном бульваре. Не хотят ли они узнать его имя?