ОНО

— Если хочешь, можешь взять мое, — сказал Стэн. — Я еще не проголодался после завтрака.

— Евреи мало едят, — пояснил Ричи. — Это часть их религии. Они втроем шли в приятном обществе к Канзас-стрит и к Барренсу. Дерри казался покинутым в глубоком туманном полуденном сне. Шторы многих домов, мимо которых они проходили, были опущены. Игрушки оставались на площадках, как будто их владельцев спешно оторвали от игры и послали спать. На западе собиралась гроза.

— Правда?

— Нет, Ричи просто морочит тебе голову, — сказал Стэн. — Евреи едят столько же, сколько обычные люди. Он указал на Ричи.

— Как он.

— Знаешь, ты как-то дерьмово ведешь себя по отношению к Стэну, — сказал Эдди Ричи. — Как бы тебе понравилось, если бы кто-нибудь говорил всякую дрянь о тебе только потому что ты католик?

— О, католики еще и не то делают, — сказал Ричи. — Отец говорил мне, что Гитлер был католиком, и Гитлер убил миллионы евреев. Правильно, Стэн?

— Да, кажется, — сказал Стэн. Он выглядел смущенным.

— Моя матушка разъярилась, когда отец сказал мне это, — продолжал Ричи. Легкая, связанная с воспоминаниями усмешка легла не его лицо. — Совершенно разъярилась. У нас, католиков, была еще Инквизиция, у которой были крюки, приспособления для выкручивания пальцев и все такое. Я думаю, что все религии странные.

— Я тоже, — сказал Стэн спокойно. — Мы не ортодоксы или что-нибудь в этом роде. Я имею в виду, мы едим ветчину и бекон. Я едва даже знаю, что такое быть евреем. Я родился в Дерри, и иногда мы ездим в синагогу в Бангор на праздники, вроде Йемкиппура, но… — он пожал плечами.

— Ветчина? Бекон? — Эдди был озадачен. Он и его мама были методистами.

— Ортодоксальные евреи не едят всякой такой ерунды, — сказал Стэн. — В Торе что-то говорится о том, что нельзя есть ничего, что ползает по земле или ходит по дну океана. Я точно не знаю, что там сказано. Но свиней есть нельзя и крабов тоже. А мои их едят. Я тоже.

— Это странно, — сказал Эдди и залился смехом. — Я никогда не слышал о религии, которая бы говорила вам, что можно есть. Эдак они будут вам говорить, какой газ выпускать.

— Кошерный газ, — сказал Стэн и сам засмеялся. Ни Ричи, ни Эдди не поняли, над чем он смеется.

— Ты должен признать, Стэнни, что это довольно-таки странно, — сказал Ричи. — Я имею в виду не есть колбасы только потому, что тебе случилось быть евреем.

— Да? — спросил Стэн. — Ты ешь мясо по пятницам?

— Боже, нет! — Сказал шокированный Ричи. — В пятницу нельзя есть мясо, потому что… — Он немного ухмыльнулся. — О'кей, я понял, что ты имеешь в виду.

— Католики действительно попадут в ад, если они едят мясо по пятницам? — спросил Эдди, обескураженный, совершенно не представляя, что за два поколения до него его предки были польскими католиками, которые скорее прошлись бы голыми по улице, чем вкусили в пятницу мяса.

— Ну, вот что я тебе скажу, Эдди, — сказал Ричи. — Я на самом деле не думаю, что Бог послал бы меня в пекло только за то, что я забылся и съел на завтрак в пятницу сэндвич, но зачем рисковать? Правильно?

— Думаю, да, — сказал Эдди. — Но это кажется таким…

Таким глупым, собирался сказать он, и затем вспомнил историю, которую миссис Пасли рассказала в воскресной школе, когда он был маленьким ребенком — первоклассником в «Маленьких прихожанах». Согласно миссис Пасли, какой-то плохой мальчик однажды украл хлеб для причастия с подноса и положил его в карман. Он принес его домой и бросил в унитаз просто для того, чтобы посмотреть, что будет. Сразу же — во всяком случае так сообщила миссис Пасли своим зачарованным «маленьким прихожанам» — вода в унитазе стала ярко-красной. Это была Кровь Христа, сказала она, и кровь эта явилась маленькому мальчику, потому что он совершил очень плохой поступок, называемый БОГОХУЛЬСТВО. Она явилась предупредить его, что, бросая плоть Христа в унитаз, он подвергал свою бессмертную душу опасности ада.

К этому времени Эдди только что вкусил наслаждение от акта причастия, в котором ему разрешили участвовать с прошлого года. Методисты использовали валлийский виноградный сок вместо вина, а Тело Христа было представлено нарезанными кубиками свежего упругого Чудо-Хлеба. Ему нравилась идея принимать пищу и питье в качестве религиозного обряда. Но под влиянием рассказа миссис Пасли его благоговение перед ритуалом превратилось во что-то более мощное, что-то достаточно страшное. Просто протянуть руку к кубику хлеба стало актом, который требовал мужества, и он всегда боялся электрического разряда… или хуже: а вдруг хлеб в его руке поменяет цвет, станет кровавым, и безликий Голос начнет громыхать в церкви: Не достоин! Не достоин! Осужден на муки ада! Часто после того как он принимал причастие, его горло сжималось, дыхание стесняло, и он с паническим нетерпением ждал, когда закончится благословение, чтобы пойти быстрее в вестибюль и воспользоваться ингалятором.