Онтология нового мира

А ради чего в принципе делаются революции? Да, хорошо, касательно их механизма есть гипотезы любого пошиба: от довольно занятной неомальтузианской демографической теории С. А. Нефёдова, о детерминированной привилегированным положением большей успешности размноженья элиты сравнительно с холопами, иногда закономерно решающимися проредить ряды паразитов, до апокрифичных баек про страшные заговоры конспиративных организаций иллюминатов, масонов, на худой конец сионистов, готовящих козни богоспасаемой отчизне… но зачем всё это движение? Для воплощенья ли чистосердечных альтруистических слоганов счастья, справедливости, добра, иль с потаённой злою мыслью об эгоистичной корысти – существуют сотни коль не тысячи вероятных мотивов, хором меркнущих оказываясь тенью главного – стремления человека к единству, приближению целебного гештальта благополучно свободных людей. Именно на такую великую гордость как писал Сартр, те обречены ещё фактом рожденья. Впрочем предстоящая тропа доли, густо поросшая колючими кустами тёрна с островками шиповника больно шарпает волю, оставляя глубокие царапины обращает преимущество в горькое проклятие, ломая желанную идиллию нарастающим комом каждодневной рутины. Выходит, словами персонажей из «t» Пелевина, что жизнь отнюдь не тождественна летящему по строгой траектории пушечному выстрелу, а личность сама себе же автор и читатель, творец да цензор собственного сюжета но однако, её перо постоянно сдувает буйный ветер внешнего мира.

Другой отважно силится сопротивляться его мощным порывам, отыскивая идеальную защиту в пучине оголтелого индивидуального штирнерианства, разделяя призыв к отмене морали сию секунду и концепцию философского солипсизма по Беркли – тем самым проваливается в губительную пустоту разбиваемого практикой сердитого отщепенца, возле Ивана Карамазова. А ещё кто-то наоборот, укоризненно покачав головою согласится упорно терпеть все невзгоды, уподобляясь брату Алёше примет правоверное толстовство, сочетаемое с верою в искупленье – да жесточайше терзается завирюхой угрюмого изгойства тет-а-тет со страданьями. Но то лишь разные изводы маргинального декаданса. Мейнстрим же определённо будучи на стороне мечущегося Дмитрия, принадлежит смешанным типажам, зачастую совершенно чудесно генерируя не то обаятельно мятежных мажоров, не то одержимых веганством маньяков или обычных людей, и так далее – а вой безумной сумятицы обосновывает по меткой фразе Стендаля, единственное извинение господу: банальное отсутствие для него подобающего царственного места. Он кропотливо замаскирован, изгнан за границы видимости но если насторожиться… можно совсем рядом ощутить холодное дыханье, вслед за Лаканом воскликнув: «Бог – это бессознательное»! Разворот да проникновенный взор на разинувшуюся зеркальную бездну, отчётливо разберёт её дымчатый витьеватый узор теней наших сокровенных чаяний, заглушенных эмоций, позорных неудач, угрызений совести, задних мыслей; скрупулёзный разбор забытого вороха с должною рефлексией по каждому обломку – обязательный шаг к полному самопознанию, гармонии родственной дзен-буддийской нирване. То ли дело что одни только медитации и систематические погруженья в себя либо сеансы психоанализа серьёзного результата не дадут – слишком велик сковывающий бесконтрольный прах, а потому к просветлению стоит пойти кое-как по-иному – через катарсис стряхиванья гнёта.