Читаем Онтология взрыва полностью

В-третьих, суммируя исследования на предмет датировки плейстоцена (ледникового периода) и антропогенеза, и учитывая имеющиеся расхождения в этих исследованиях, получаем величину приблизитеьно в десять тысяч лет время жизни последней геометрии жизненного мира, выход из которого сопровождается сегодняшним глобальным разогревом.

Из всех вышеупомянутых соображений, касающихся геометрии жизненного мира, нетрудно также просчитать разрушение верхнего уровня рациональностей и массовое переселение из него в нижние уровни, уровни повышенного риска по части выживания. Это - тоже цена. И мы ее, в сущности, платим или не платим всегда, когда делаем свой выбор - в зависимости от того, каков он, этот выбор.

Мы можем кинуть кого-либо в своем бизнесе (Боливар не вынесет двоих!), или не кинуть, можем толкнуть кого-то исподтишка в игре или не толкнуть, мы можем незаметно для судьи забить гол рукой, а затем, после игры, когда результат ее вместе с этим голом уже войдет в историю, сослаться на то, что это была рука божья, или же, наоборот, сразу попросить, чтобы гол не засчитали. Мы можем так, что это так никогда и не станет никому известно, сжульничать в картежной игре или не сжульничать, согласиться со святой инквизицией или не согласиться, спрятать у себя в доме еврея от ревнителей расовой чистоты, или не спрятать.

Собственно, в последнем случае выбор у нас даже шире: мы еще можем написать донос, просто промолчать, закрыв все двери и окна, или поднять оружие. Но каждый раз, сделав свой выбор, мы платим или не платим за это цену, сложившуюся на этом рынке: мы либо остаемся на своем месте в верхнем слое пространства рациональностей, либо освобождаем его и перемещаемся вниз, на уровень повышенного риска, уровня, на котором мы начинаем сильно выступать из-под крыши защит, действующих вверху. В сущности, делая свой выбор, мы выбираем себе геометрическое место в мире. Оно и есть та ценность, на которой мы останавливаемся. Кажется, ничего другого ценного и нет.

Считается, что свое геометрическое место повыше мы покупаем у господа Бога и продаем дьяволу. Какая же грациозная спрятана в этом образе купли-продажи модель всеобщего геометрического бога!

Геометрически, впрочем, оправдана жизнь везде: без нижних уровней и верхним не было бы на чем стоять и черпать для себя материал. Кроме того, каждый уровень ценен своей неповторимо захватывающей эстетикой, и, кстати, эстетика нижних уровней гораздо более захватывает своим буйным нравом, чем трудноусвояемая эстетика рационального верха, а потому последняя все-таки нудна и скучна без эстетических интервенций снизу.

Реальная, интегральная эстетика нашей жизни состоит из равновесного смешения эстетик всех уровней, чем и обеспечивает наше на протяжении вот уже не такого уж и маленького времени выживание. Обеспечивает, кстати сказать, и за счет своевременной перетряски нашего жизненного мира, когда старая геометрия его насыщается и наступает время Перемен.

Каждый раз, открывая для себя геометрически новый вещевой слой мира (еда, сделанная, а не добытая, металл, мануфактура, деньги, книги, финансы и кредиты, и т.д.), мы переходили к новой геометрии связей в своем жизненном мире. Но никогда еще с самого появления вещевой картины мира мы не преодолевали такого огромного геометрического скачка в ней. Никогда еще на вещевом портрете мира не появлялось столько всего, чего нельзя пощупать пальцами, которыми мы привыкли держать мечи и орала и то, что с помощью их мы привыкли добывать. Никогда еще виртуальность не становилась так витально важна для нас, чтобы мы, преодолев инерцию своего мышления, решились на такой геометрически сложный шаг: признать виртуальность полноправной реальностью.

Все сегодняшние интуиции о конце времен, несомненно, имеют вполне определенный геометрический мотив (как геометрической по своей рациональной природе является сама интуиция). Вряд ли только в нашем циклическом мире пора уже прибегать к столь страшному образу. Все, что сейчас происходит с нашим старым миром, скорее можно назвать его кризисом, геометрическим кризисом. Мы, привыкшие понимать кризис как тяжелое и непредсказуемое положение, многое растеряли после древних греков, оставивших нам в пользование это слово. Они тоже применяли его для обозначения тяжелых ситуаций. Но оригинальный смысл его, смысл, который вложили в него современники Гомера и Гесиода, - выход, исход: древние греки глубоко чувствовали цикличность мира вокруг себя.

Часть 4. Выход.

Историй всего четыре. И сколько бы времени нам ни осталось, мы будем пересказывать их - в том или ином виде.

Х.Л.Борхес.

Четыре цикла

Перейти на страницу:

Похожие книги

Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное
Этика Спинозы как метафизика морали
Этика Спинозы как метафизика морали

В своем исследовании автор доказывает, что моральная доктрина Спинозы, изложенная им в его главном сочинении «Этика», представляет собой пример соединения общефилософского взгляда на мир с детальным анализом феноменов нравственной жизни человека. Реализованный в практической философии Спинозы синтез этики и метафизики предполагает, что определяющим и превалирующим в моральном дискурсе является учение о первичных основаниях бытия. Именно метафизика выстраивает ценностную иерархию универсума и определяет его основные мировоззренческие приоритеты; она же конструирует и телеологию моральной жизни. Автор данного исследования предлагает неординарное прочтение натуралистической доктрины Спинозы, показывая, что фигурирующая здесь «естественная» установка человеческого разума всякий раз использует некоторый методологический «оператор», соответствующий тому или иному конкретному контексту. При анализе фундаментальных тем этической доктрины Спинозы автор книги вводит понятие «онтологического априори». В работе использован материал основных философских произведений Спинозы, а также подробно анализируются некоторые значимые письма великого моралиста. Она опирается на многочисленные современные исследования творческого наследия Спинозы в западной и отечественной историко-философской науке.

Аслан Гусаевич Гаджикурбанов

Философия / Образование и наука