Онтология взрыва

Для древних, особенно доаристотелевских греков мир был гораздо более живым и единым, чем для еще сегодняшних нас. То есть, Космос древних греков, даже когда он был слеплен ими из мифологических образов, был существенно больше континуумом, чем наш космос, и в этом смысле был ближе к миру, путь к которому начали они, а заканчивать, похоже, придется нам. Кризис сегодняшнего нашего мира, кризис, о котором в позапрошлом веке сказал нам Ницше, а вслед за ним кто только ни говорил, это не что иное, как выход, болезненный, как роды выход в новую геометрию мира.

Роды - это первое движение, во время которого поколения начинают дистанцироваться друг от друга, это тот момент, начиная с которого расхождение поколений предотвратить уже нельзя, а можно только спрашивать, насколько оно окажется большим. Сначала оно описывается сравнительно эвклидовой геометрией: мать и ребенок уже не связывает пуповина. Затем в ребенке появляется что-то новое, и его начинает отделять от матери не только разрыв в пуповине, но и граница между мирами, то есть, граница между мышлениями.

Неспособность преодолеть разрыв между мышлениями - это и есть то, что оставляет старое поколение за границей нового мира. Именно этот факт учел бог Авраама, Исаака и Иакова, когда не пустил старшее поколение народа Израиля в новый мир (он это сделал с максимальной жесткостью, не исключив из списка даже своего избранника Моисея): новый мир оказался открытым для тех, кто оказался способным мыслить по-новому в силу своей свободы от старого мышления. Жесткая максима "новый мир - новое мышление", спрятанная в древнем тексте, остется неизменной с тех пор, как существует мышление. Ее смело можно считать геометрическим законом жизненного мира, а закон, как известно, - это ограничение.

Новому поколению новое мышление дается просто: оно просто формируется вместе с той рациональностью, которая выделяется поколению в виде его законного участка жизненного мира. Старому же поколению нужно очень хорошо подпрыгнуть, чтобы попасть в зону этого участка. А если и подпрыгнуть и удастся, то очень трудно удерживаться на месте - сильно тянет вниз, автор испытал это на себе. (Правда, все последующие прыжки даются уже легче, да и удерживаться от сваливания вниз тоже становится легче.)

Новое мышление - это новые возможности. И, кстати, новый мир - это тоже новые возможности. Нам, правда, предстоит еще привыкнуть к пути к этому миру, когда главными действующими лицами нашей жизни станут эмчеэсы и когда мы будем вспоминать совсем еще недавние времена неправдоподобно безмятежными. Нам придется заплатить установленную цену, но мы получим для себя новые возможности.

Новые возможности, в сущности, - это возможности нашего видового выживания. Это из-за них и происходит в необходимое время болезненный переход в новый мир, переход, который нас спасает от вымирания в старом, оскудевшем, потерявшем возможность нас содержать мире. (В библейской истории мира только два ее действующих лица получали полномочия от вышестоящей инстанции ввести человека в новый мир, и едва ли не самой многозначительной подробностью этих двух случаев было то, что по распоряжению той же инстанции оба они были названы Иисусами - спасителями.)

С тех пор, как были сделаны все великие географические открытия, все новые возможности мы можем открывать для себя, только прорываясь в новые миры мышления. А все, что происходит в нашем жизненном мире, сводится к мышлению с того самого момента, как существует жизненный мир. И все ограничения для наших возможностей - это ограничения, накладываемые на наше мышление.

Если оглянуться назад и сравнить сегодняшние наши возможности с возможностями тех, кто жил в давней жизни , можно заметить, что различия между ними пропорциональны различию между нашими мышлениями. И поэтому цена, устанавливаемая для нас континуумальным миром за переход в новое мышление, кажется, должна быть пропорциональна разнице в наших старых и новых возможностях.

Если вообразить себе виртуального человека, который пережил этот переход и своими глазами увидел цену, которую нам пришлось за него заплатить (а такой человек в континуумальном мире вполне реален!), то совсем не очевидно, что бы его больше при этом поразило: то ли заплаченная цена, то ли разница в нашем мышлении, полученная за эту цену. (Аверченковский Павлуша Гречухин в 1915-м сходит с ума и его моментально забирают в дом умалишенных. Когда он выздоравливает, он попадает сразу в Советскую Власть, так его с его старыми представлениями хватает что-то на пятнадцать минут - и тут же обратно, в тот же дом.)

Разница в нашем сегодняшнем и завтрашним мышлении, несмотря на то, что она может нам очень дорого стоить, в сущности, может быть сведена к довольно простой на первый взгляд вещи: к признанию завтра нормальности того, что сегодня нам кажется безумным. (Кажется это во всей полноте впервые понял Н. Бор, который при знакомстве с новой мыслью говорил что-то вроде: "Теория интересная. Но нужно проверить, достаточно ли она безумна, чтобы быть правильной.")