Опасен для общества. Судебный психиатр о заболеваниях, которые провоцируют преступное поведение

Я обнаружил, что сжимаю электроды гораздо крепче, чем думал. Мои руки раскинуло в стороны, а тело подлетело к потолку. И я стоял там, как Иисус на кресте, а четыре пары глаз студенток-медсестер и анестезиолога уставились на меня в безмолвном изумлении.

Хуже всего было понимание того, что меня так будут распинать целых три секунды. Еще одним, пожалуй худшим, моментом было то, что выражение лица анестезиолога изменилось: удивление уступило место веселью. А тут еще подруга Джеммы поворачивается к ней с выражением сочувствия – не ко мне, а к ней!

Это были очень, очень, очень долгие три секунды.

Когда меня в конце концов отпустило, я плюхнулся на стул позади себя и попытался выровнять дыхание. У меня болела голова, а руки странно покалывало. К чести анестезиолога, он сохранил хладнокровие и не заулыбался. Он подошел к пациентке, чтобы дать ей немного кислорода.

Затем он снова повернулся ко мне.

– Она все еще под наркозом. Хотите повторить процедуру?

Анестезиологи действительно хорошие врачи, и расхожее мнение, что им не хватает заметных социальных навыков, – абсолютная ложь. Определенно.

Когда лекторы спрашивают: «Кто самый важный человек в операционной?» – они надеются, что ответ будет «хирург». Тогда они сделают серьезное лицо и скажут, что нет, на самом деле это пациент. Но и это неправда. Просто спросите любого, кому предстоит наркоз, не боится ли он перспективы проснуться парализованным во время операции.

Я отклонил любезное предложение анестезиолога повторить мою ошибку, извинился и ушел.

Позже в тот же день я вернулся в палату, когда почти очухался, если не считать сильной головной боли и странных провалов в памяти, и увидел миссис Джонсон. Я планировал прийти и сообщить ей, что произошло. Обязанность быть откровенным еще не придумали, но мы, похоже, делали это без всяких инструкций. Рассказать пациенту, что пошло не так и почему, казалось единственно правильным решением.

Но я даже рот открыть не успел. Миссис Джонсон сама подскочила ко мне.

– Доктор Кейв, не могли бы вы сделать мне ЭСТ в следующий четверг? – По сравнению со мной она выглядела помешанной. – Я прошла более пятидесяти процедур у разных врачей, и только после вас у меня не болит голова.

Я говорил тихо, потому что эхо моих собственных слов высверливало мне виски.

– Миссис Джонсон, нам нужно поговорить…

Вы, полагаю, уже поняли, что ко мне на эту процедуру очередь не выстроилась. А Джемма, после того как я так нелепо сделал ЭСТ сам себе, со мной больше почти не общалась. Оказалось, очень трудно поддерживать нормальные отношения, если подруги твоей пассии каждый раз, как ты проходишь мимо, вытягивают руки и издают жужжащие звуки.

Только спустя несколько лет я рассказал отцу о том, что произошло.

– Ну ты и дурак.

Он тихо рассмеялся про себя и сделал еще один глоток вина.

Ту же историю я рассказал матери, еще до того, как у нее началось слабоумие. В тот момент она пока просто страдала депрессией. И она поинтересовалась, стало ли миссис Джонсон лучше. Я не хотел отвечать, но она настаивала.

– Да, мам, ей стало лучше, – солгал я.

Ну, на самом деле не совсем солгал. Ей действительно сначала стало лучше, но, когда я рассказывал о ней матери, я уже знал конец этой истории. Моя мама была проницательным человеком и поняла, что узнала не всю правду, но больше не требовала откровений. Она сделала паузу и выглядела совершенно серьезной.

– ЭСТ – это не повод для смеха, Бен.

Мама умерла всего две недели назад. Я начал писать эту книгу в ночь перед похоронами.

Вероятно, это просто совпадение.

Я никогда не спрашивал маму, читала ли она предсмертную записку ее брата, которого тоже лечили ЭСТ, или даже написал ли он ее вообще. Я должен был это сделать. Это была тяжелая травма в ее жизни – и в жизни моей семьи тоже.

Страшная участь психиатра

Предсмертные записки бывают самых разных форм и размеров. Какие-то наспех нацарапаны, другие тщательно продуманы. Многие решившие покончить жизнь самоубийством объясняют, почему они это делают, – часто обвиняют кого-то или самих себя. Но вот видеть письменное повествование, тщательно описывающее психическое состояние человека перед самоубийством, – это весьма необычно.

А ЭТА ПРЕДСМЕРТНАЯ ЗАПИСКА ИМЕННО ТАКАЯ. ИМЕНА НАСТОЯЩИЕ, ЛЮДИ РЕАЛЬНЫ. ОНА БЫЛА БОЛЬНА, И Я ХОРОШО ЕЕ ЗНАЛ.

«Все время чувствую себя вялой – хуже всего по утрам. Пытаюсь быть веселой, но чувствую, что меня ЗАСТАВЛЯЮТ. Как будто я за стеклянным экраном, я теряю связь с другими людьми – нет связи, речь вынужденная, улыбки натянуты, слова пусты – все это через огромное усилие. Никакого драйва или мотивации.