Опасен для общества. Судебный психиатр о заболеваниях, которые провоцируют преступное поведение

Он неоднократно ломал руку, потому что пытался пробить стены, или просто бился о них головой. Он делал это так часто и с такой яростью, что дважды нуждался в лечении и был переведен в больницу.

Постепенно он, должно быть, понял, что ему нравится причинять боль другим людям гораздо больше, чем самому себе. Он бил и ломал других людей и все больше входил во вкус[47]. Это переросло в садизм и в конце концов зашло так далеко, как только могло: он замучил человека до смерти ради сексуального удовлетворения.

ОН БЫЛ ПЕРВЫМ НАСТОЯЩИМ САДИСТОМ В МОЕЙ ПРАКТИКЕ, И Я ГОВОРЮ НЕ О «ПЯТИДЕСЯТИ ОТТЕНКАХ СЕРОГО», А О ПЯТИДЕСЯТИ ГОДАХ ТЮРЬМЫ.

Когда я впервые увидел его, он лежал на полу. Несколькими минутами ранее его привезли из изолятора и поместили в специальную камеру. Шесть высококвалифицированных надзирателей все еще счищали его слюни со своего защитного снаряжения.

Он проявлял жестокость, и его насилие казалось одинаково естественным, независимо от того, было ли оно направлено на него самого или на других. Он страдал паранойей, но на данный момент не имело значения, было ли это вызвано болезнью или какими-то его личными наклонностями. Когда чье-то поведение настолько ненормально, я склонен думать, что традиционные концепции, разделяющие эмоции, депрессию и психоз, перестают работать.

Я подошел к нему и услышал, как за мной закрылась дверь. Я взглянул вверх и увидел две пары глаз, наблюдавших за мной через смотровой люк.

Стены вокруг были сделаны из мягкой резины. Пол тоже был упругим, как деревенский луг. Вся комната была розовой, и в ней было необычно тепло, поскольку большинство заключенных в этой обитой мягкими материалами камере сидели почти голыми. Ланго не стал исключением. На нем были парусиновые сверхпрочные шорты и пояс с манжетами спереди, предназначенный для того, чтобы он не смог причинить вред себе или покалечить кого-то другого.

Я подозреваю, что пробыл в камере всего секунд тридцать, но по ощущениям это заняло гораздо больше времени. Я так и не узнал этого человека по-настоящему. То взаимодействие с ним было единственным и состояло лишь в обмене парой реплик: я стоял, а он лежал у моих ног.

– Здравствуйте, мистер Ланго. Меня зовут доктор Бен Кейв.

Я подумал, что это было одно из моих лучших приветствий, но его, похоже, оно совсем не впечатлило.

– Если ты еще раз заговоришь со мной, – сказал он, – я откушу себе язык.

После этого он больше ничего не сказал. Совсем ничего. Вот и все.

К счастью, я знал, что откусить самому себе язык нельзя. Вообще-то нам в медицинской школе не читали лекций о том, какую часть своего тела можно откусить, а какую нет. Это знание – просто одно из немногих, которое можно отнести к врожденной мудрости: вы просто знаете это, и все, основываясь на каком-то своем внутреннем ощущении.

Однако мне следовало бы усвоить один из своих уроков – ведь я уже разговаривал с человеком, который отрезал свой собственный пенис.

ЕСЛИ ВЫ ПСИХОПАТ, ВСЕ ПРАВИЛА О ТОМ, ЧТО МОЖНО ИЛИ НЕЛЬЗЯ С СОБОЙ СДЕЛАТЬ, ИДУТ К ЧЕРТУ.

Это оказалось верным и в случае с Ланго. Я совершил ошибку, рассматривая его через призму моей собственной реальности.

Однажды я видел, как молодой человек обнял раскаленную трубу с горячим паром, которую ему удалось найти в старой палате. Когда я позже беседовал с ним, он не мог вспомнить, почему он это сделал.

– Это трудно объяснить, – сказал он мне. – Я знал, что это больно, но я тогда как будто отрубился от боли.

Понимаю, что все это напоминает фильм ужасов, но я хочу донести до вас мысль о том, что к тому времени, когда вы дойдете до психоза, а затем выйдете за его пределы, вы не сможете прийти в норму. Это не поддается ни разуму, ни логике, ни заверениям, ни какой-либо форме психотерапии. К сожалению, в данном конкретном случае заблуждался я. Я пришел к выводу, что нельзя откусить свой собственный язык, и доказательство моего высокомерия не заставило себя ждать – оно поразило меня мгновением позже.

Каждая секунда тогда превратилась в минуту. Я наблюдал за ним, видел как он высунул язык, а затем прикусил его зубами. Заключенный смотрел на меня. Я думаю, что именно в тот момент он и откусил свой язык.

Он откусил кончик языка своими собственными резцами, а затем выплюнул его в меня.

Это было похоже на полет мяча для гольфа над розовой резиновой дорожкой: кровь, брызги, распыленные клюшкой, язык взлетает к высшей точке, а затем падает… Мой брат кричал, а я прирос к месту, слегка покачиваясь на жаре, зрители пристально наблюдали, как язык коснулся моей голени и медленно скользнул вниз по штанине к ботинку. Мгновение он покачивался на моем отполированном ботинке, как мяч, танцующий вокруг лунки, и наконец остановился на полу.

Я перевел взгляд с куска мышцы, которая когда-то была языком, на рот Ланго. Он уже лежал на боку, и ярко-красная кровь свободно стекала на розовый пол под ним.