– Доктор Кейв, мне было бы интересно узнать ваше мнение о супружеских свиданиях для пациентов судебно-медицинской службы, находящихся на длительном лечении.
Я старался все не запороть.
Но она пошла еще дальше.
– Я просто думаю, что мы бываем ужасно консервативными, когда дело касается секса.
Я на мгновение задумался, не было ли какого-то грандиозного заговора в больнице Святого Иуды, но никто не улыбался, к этому моменту группа выглядела уже слегка скучающей. Я промямлил что-то более-менее разумное о праве на семейную жизнь, соображениях риска, защите… и подумал почему-то, не будет ли слишком ли рано, если мы пойдем в паб сразу после собеседования.
Я получил эту работу. Я прошел испытание и с этого момента оставил позади годы работы младшим врачом. Какие бы ошибки я ни совершил теперь, они будут отныне моими собственными. Я не смог бы теперь сослаться на свою неопытность или сказать, что мне никто ничего не сказал, не подсказал и не проследил за мной. Вообще, честно говоря, все это было довольно приятно. Мне казалось, что я уже прибыл в пункт назначения, но на самом деле путешествие только начиналось.
Несколько лет спустя я набрался смелости и напомнил профессору о телефонном звонке накануне того моего собеседования – мы оба выступали на одной конференции. Он помнил, что звонил мне, но, похоже, напоминание об этом его смутило.
– Я пытался быть полезным, – сказала он.
Из уст психиатра это может прозвучать немного странно, но люди имеют право быть какими угодно.
Мир, в который я только что вступил, стоял на пороге перемен, что было правильно, и трудно описать, насколько масштабными оказались последствия расследования в Бристоле. В последующие пять лет произошли настолько грандиозные организационные изменения, каких Национальная служба здравоохранения, пожалуй, никогда и не знала. Благодаря реформе, пациентов и их безопасность поставили на первое место. В обязательном порядке требовалось тут же сообщать, если что-то шло не так.
Возможно, вам интересно, что случилось с врачами, оказавшимися в центре скандала. Генеральный медицинский совет (ГМС) провел самое продолжительное слушание в своей истории и признал всех их виновными в серьезных профессиональных проступках. В 1998 году уволили заведующего отделением, главного исполнительного директора (он тоже оказался врачом, поэтому врачи имели право это сделать), а хирурга, который делал операцию Джошуа Лавдею, отстранили от работы с детьми на три года.
А что случилось с осведомителем, доктором Болсином? Ну, он подал заявки на несколько вакансий в Англии, но тогда никому не нравились осведомители, и вскоре он понял, что ему не дадут ни одной из тех должностей, на которые он претендовал. В конце концов он переехал Австралию и, похоже, отлично там преуспел. Его опыт, кажется, учит нас следующему: если мы совершаем ошибки, то от нас ожидают, что мы рассмотрим, что же пошло не так и почему, и извлечем урок из всего этого. Это называется «рефлексивная практика», и она является неотъемлемой частью наших ежегодных оценок и повторной аттестации, которая проводится каждые пять лет. Все это записывается, анализируется, передается и хранится в архиве. С одной стороны, не все считают, что рефлексивная практика полезна и эффективна, но есть и такие врачи, которые относятся к ней и вовсе с большим подозрением. Они обеспокоены тем, что если все провалы хорошо задокументировать, то ошибки врачей могут использовать в суде против них.
А В ПСИХИАТРИИ НЕ ВСЕГДА ВСЕ ИДЕТ ПО ПЛАНУ. МЫ ИМЕЕМ ДЕЛО С ТРУДНЫМИ, АГРЕССИВНЫМИ И ЧАСТО НЕПРЕДСКАЗУЕМЫМИ ПАЦИЕНТАМИ.
Я могу привести пример. Если «Фиолетовый человек» был моей первой большой «победой», то следующий пациент стал моим первым большим «поражением». Я до сих пор не могу спокойно вспоминать тот случай, хотя и считаю, что сделал все, что мог, я все еще размышляю о том, как можно было поступить по-другому.
Приближался день рождения Тимоти. Ему должно было исполниться сорок, и его мать, миссис Роколл, приехала в Лейквью с подарками для сына. Даже годы спустя я помню ту встречу с ней. Сообщать плохие новости никогда не бывает легко.
Он был нормальным парнем, симпатичным и уверенным в себе. Примерно в шестнадцать лет он начал странно вести себя с друзьями в школе. Он ушел в себя и стал прогуливать занятия. Учитель истории как-то разговорился с ним, и Тимоти сказал, что один из учеников хотел его убить. Иногда он сердито кричал на одноклассников, и они жаловались учителю. Тимоти отчитали, но никто не догадался, что у него развивается психическое заболевание, которое в дальнейшем определит всю его жизнь, никто не обратил на это внимания.
Его поведение становилось все хуже и хуже, и в конце концов, когда ему исполнилось семнадцать, он ударил одного из учеников и был отстранен от занятий.