Опасная фамилия

Выразив все, что думает по поводу гадкого поступка товарища и коллеги, Лебедев занялся Карениным. Серж как-то сдал, словно из него весь дух вышел, сидел с понурым видом, сильно напоминая стопку нестираного белья. Его надо было приводить в тонус. Для чего в ход пошла знаменитая сигарка. Серж только чуть затянулся, как на лбу у него выступил пот, он подпрыгнул и стал кашлять, как мальчишка, впервые отведавший табака. Пережив шок, докурил с удовольствием и даже выразился в том смысле, что ничего лучше не пробовал, совершенно отменный сорт. Лебедев просиял, найдя редкого единомышленника. И уже хотел разливать коньяк, подняв тост за победу сыска, но Ванзаров показал ему, что надо делать. Аполлон Григорьевич возражать не стал. Капнув желтоватую микстуру, он предложил рюмку для укрепления сил. Серж выпил одним глотком, горестно вздохнул, глаза его стали сами собой слипаться, Ванзаров подхватил его под мышки, отвел к кушетке и уложил. Подтянув ноги, Серж подложил ладошку под щеку, сладко чмокнул и заснул так глубоко, как засыпает человек, переживший самые трудные испытания в жизни. Ему снилось что-то дурное, он стонал, вздрагивал, кажется, бежал от кого-то, но потом совершенно затих.

Серж открыл глаза и резко вскочил. Будто что-то привиделось. Вместо кошмара он увидел улыбку Ванзарова, который ему пожелал доброго утра. Сержу стало стыдно, что он вот так заснул, но его извинения и слушать не стали. Лебедев предложил для бодрости разделить сигару, от чего нельзя было отказаться. Терпеливо дождавшись, когда от сигар остались вонючие огрызки, Ванзаров взглянул на часы и сообщил, что они очень торопятся. На дорожку Аполлон Григорьевич презентовал еще парочку, пригласив заглядывать к нему просто так, покурить по-приятельски.

Ванзаров приказал извозчику поторапливаться к Московскому вокзалу. Серж не понимал, что ему там делать, но ему обещали все открыть на месте.

Они вышли на перрон, к которому только-только подошел поезд из Москвы. Сновали носильщики, заспанные пассажиры спускались со ступенек, кто-то обнимался с родными, кто-то размахивал букетом перед окном. Ванзаров шел через радостную толчею у вагонов первого и второго класса, словно ему ни до кого и дела не было. Серж только успевал за ним. Он остановился у вагона третьего класса. Здесь не было цветов и радостных объятий, пассажиры с мешками и баулами вылезали серой толпой, тянуло самогоном и нечищеными сапогами.

Сержа пробрал утренний озноб. Он зевнул и легонько потряс плечами, разгоняя сырой холодок. Зачем он здесь, он так и не понял. Давно уже следовало вернуться на Большую Морскую, привести себя в порядок и, быть может, успеть в Петергоф, чтобы все объяснить Надежде Васильевне. Он думал только о том, сколько еще ему предстоит бесполезно потратить времени ради какой-то странной прихоти своего спасителя и как ему лучше добраться до дачи. Может, поехать так, как есть, со следами бурной ночи, чтобы она увидела, через что ему пришлось пройти, и поверила в его полную невиновность. И конечно, надо Ванзарова прихватить, он будет его свидетелем и поручителем. Без него никак теперь нельзя. Уж его-то Надежда Васильевна не посмеет ослушаться. Хорошо, что он догадался ему сразу телефонировать. А то, чего доброго, доказывал бы перед судом присяжных свою невиновность.

За этими размышлениями Серж не заметил, что Ванзаров придирчиво высматривает кого-то в толпе пассажиров. Он оглянулся, приказав Сержу оставаться на месте, и шагнул навстречу двигавшемуся потоку.

У последнего вагона стояла невысокая, чуть полноватая женщина, одетая в черное монашеское одеяние. Черный платок облегал ее лицо, делая его немного округлым и невольно подчеркивая чистую бледность кожи. По возрасту ей можно было дать значительно больше сорока лет, но морщинки ее не портили, она как будто сияла изнутри теплым, прозрачным светом. Она присела на крохотный потертый чемоданчик и ждала кого-то, не решаясь сойти, как будто могла потеряться в большом вокзале. В руках ее была котомка из такой же черной материи, как платок и платье.

Шагнув к ней, Ванзаров поклонился.

– Госпожа Зарайская? – спросил он с подчеркнутой вежливостью.

Женщина подняла на него лицо, светлое особым выражением ласки и нежности к этому незнакомому мужчине.

– Меня, сударь, матушкой Марфой зовут, – ответила она с тихой улыбкой.

– Именно так, Марфа Васильевна, – отвечал он, снова отдавая поклон. – Позвольте проводить, вас ожидают.

Она встала и без страха позволила взять чемодан. Он был легкий, как будто совсем пустой. Чтобы не утруждать монахиню, Ванзаров старался держаться чуть позади, старательно отводя пролетающие мешки и локти здоровых мужиков, не замечавших, кто там у них под ногами болтается.

Серж стоял, где его оставили, являя чудеса послушания. Он маленько позевывал и чесал подбородок, поросший свежей щетиной.

– Господин Каренин, это к вам, – сказал Ванзаров, отступая за спутницу, чтобы ее ненароком не задели лихие пассажиры.