Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

Хотя в тот момент замечание Мински о Хомском меня потрясло, я не усвоил урока. В 1980 году «Правила и репрезентации» Хомского690 стали программной статьей Behavioral and Brain Sciences, и я в числе прочих ее комментировал. Тогда и сейчас спорным вопросом было утверждение Хомского, будто языковая компетентность является по большей части врожденной, а не чем-то, чему ребенок в прямом смысле слова выучивается. Согласно Хомскому, структура языка в основном зафиксирована в форме от природы определенных правил, и ребенку нужно лишь изменить ряд незначительных «настроек», которые превратят его в носителя английского, а не китайского языка. Хомский говорит, что ребенок не является универсальным учеником, – Ньюэлл и Саймон сказали бы, «универсальным решателем задач», – который должен понять, что такое язык, и научиться им пользоваться. Скорее, ребенок от природы способен говорить и понимать язык, и ему всего лишь нужно отклонить одни определенные (и весьма ограниченные) возможности и принять другие. Вот почему, согласно Хомскому, даже дети с «задержками в развитии» так легко учатся говорить. На самом деле они вовсе не учатся, как птицы не учатся носить оперение. Подобно оперению, языки развиваются у видов, которым предназначено ими владеть, и недоступны видам, у которых изначально нет нужного оснащения. Несколько срабатывающих в ходе развития триггеров запускают процесс усвоения языка, и затем некоторые характеристики окружающей среды оказывают на него незначительное влияние, что приводит к овладению тем родным языком, с которым сталкивается ребенок.

Эта теория встретила сильнейшее сопротивление, но сейчас мы можем быть уверены, что Хомский подобрался к истине ближе, чем его оппоненты691. Откуда это сопротивление? В своей публикации в BBS (представляющей собой конструктивное замечание, а не возражение) я указал, что существует одна совершенно обоснованная причина возражать Хомскому, даже если речь идет только об обоснованной надежде. Подобно возражениям биологов против «ляпсуса Хойла» (гипотезы, будто жизнь зародилась не на Земле, но где-то еще, а затем перебралась на нашу планету), у сопротивления психологов гипотезе Хомского было разумное объяснение: если Хомский прав, исследовать такое явление, как язык, и процесс его освоения стало бы гораздо сложнее. Вместо того чтобы изучать происходящий на наших глазах процесс обучения отдельных детей, который можно исследовать и на который можно воздействовать, нам пришлось бы «свалить все на биологию» и надеяться, что биологи смогут объяснить, как наш вид «научился» обладать врожденной языковой компетентностью. Эту программу исследований было бы гораздо тяжелее осуществить. В случае гипотезы Хойла можно вообразить

…доводы, устанавливающие минимальную скорость мутации и отбора и показывающие, что для того, чтобы весь процесс целиком прошел на Земле, просто не хватает времени.

С этим сходны доводы Хомского о недостаточности стимулов и скорости усвоения языка; их цель – показать, что если мы хотим объяснить стремительное развитие языковой компетенции у взрослой особи, то уже из‐за конструкции своего разума ребенок должен быть наделен огромными способностями. И, находя утешение в предположении, что однажды мы сумеем подтвердить наличие этих врожденных структур посредством прямого исследования нервной системы (подобно обнаружению останков наших внеземных предков), мы сможем принять обескураживающий вывод, что более значительная, чем мы надеялись, часть теории обучения (в наиболее общей своей форме рассматриваемая как попытка объяснить переход от совершенного невежества к знанию) принадлежит к сфере вовсе не психологии, но, скорее, эволюционной биологии в ее наиболее спекулятивной форме692.