Опасная идея Дарвина: Эволюция и смысл жизни

Было бы ошибкой читать Гоббса как самозваного историка, который попросту легкомысленно умствует. Он, несомненно, знал, что не стоит и надеяться отыскать место рождения цивилизации, пользуясь инструментарием истории (или археологии – дисциплины, на тот момент еще не изобретенной), но дело было в другом. Без сомнения, цепочка событий, на самом деле имевшая место в доисторические времена, была более путанной и распределенной, с элементами квазиобщества (того рода, который мы наблюдаем у стад копытных и стай хищников), квазиязыка (того рода, который мы наблюдаем у птиц и обезьян, криками предупреждающих соплеменников об опасности, и даже у полевых пчел) и, может быть, даже квазинравственности (того рода, которая, предположительно, наблюдается у обезьян793, а также проявляющих заботу китов и дельфинов). Рациональная реконструкция Гоббса была сильным упрощением, моделью, предназначенной для иллюстрации ключевых моментов и игнорирующей неряшливые подробности, о которых невозможно было знать наверняка. И, без сомнения, она была слишком простой даже для него самого. Сегодня, на волне сотен исследований уголков и закоулков теории игр, дилеммы заключенного и тому подобных вещей, мы знаем, что, описывая условия, при которых общественный договор был бы эволюционной неизбежностью, Гоббс в целом проявил излишнюю жовиальность (используем слово из его вокабуляра). Но он был первым исследователем этого явления.

Вслед за ним свои рациональные реконструкции рождения общества предложили Жан-Жак Руссо и разнообразные английские мыслители, включая Джона Локка. В последние годы появились более сложные «договорные» Сказки просто так. Самой знаменитой и замысловатой является «Теория справедливости» Джона Ролза794, но есть и другие. Все их авторы согласны в том, что мораль тем или иным образом является продуктом, возникающим в результате новаторского изменения мировоззрения, достигнутого лишь одним видом, Homo sapiens, воспользовавшимся своим уникальным дополнительным средством передачи информации – языком. В мысленном эксперименте Ролза, рассуждающего о том, как должно было сформироваться общество, нужно представить себе момент, когда при рождении общества его члены собираются, дабы обдумать, как оно должно быть устроено. Им предстоит говорить об этом друг с другом до тех пор, пока не будет достигнуто то, что Ролз называет «рефлективным равновесием» – устойчивое согласие, которое не может быть разрушено в результате дальнейших обсуждений. В этом отношении идея Ролза похожа на идею эволюционно устойчивой стратегии (evolutionarily stable strategy, EES) Мейнарда Смита, но с той большой разницей, что здесь расчеты делают люди, а не птицы, сосны или другие бесхитростные соперники в играх жизни. Основным нововведением в сценарии Ролза, разработанным, чтобы чрезмерный эгоизм участников этого упражнения по размышлении гарантированно нивелировался, – является то, что он называет «занавесом неведения». Каждый получает возможность проголосовать за наиболее, с его точки зрения, предпочтительное устройство общества, но когда вы решаете, в каком обществе были бы рады жить и какому – присягнуть на верность, то голосуете, не зная, какую именно роль будете в нем играть, какую нишу займете. Может быть, вы будете сенатором, или хирургом, или дворником, или солдатом; вы не узнаете до тех пор, пока не проголосуете. Совершая выбор за занавесом неведения, люди гарантированно должным образом обдумают вероятные последствия, издержки и выгоды для всех граждан, включая и тех, кому приходится хуже всех.

Теория Ролза получила – и заслужила – больше внимания, чем любая другая работа по этике в XX столетии и, как обычно, я излагаю чрезмерно упрощенную версию поднятых в ней вопросов. Я стремлюсь привлечь внимание к тому, как эта книга (и все труды, появление которых она спровоцировала и вдохновила) относится к дарвиновской мысли вообще и к «эволюционной этике» в частности. Обратите особое внимание на то, что в то время, как Гоббс дает рациональную реконструкцию чего-то, случившегося в действительности (того, что должно было случиться), Ролз описывает мысленный эксперимент, отражающий то, что, случись оно на самом деле, было бы правильно. Проект Ролза не является спекулятивным изложением исторических или доисторических фактов – он полностью нормативен: это попытка показать, как следует отвечать на этические вопросы и, в частности, попытка обосновать набор этических норм. Гоббс надеялся решить нормативную проблему того, чем следует быть этике, – проблему Ролза, – но, будучи алчным редукционистом, попытался убить двух зайцев сразу: он хотел также объяснить, как, собственно, появились такие вещи, как правильное и неправильное, – упражнение для воображения в дарвиновском ключе. Стоит ли говорить, что жизнь гораздо сложнее? Однако попытка была хорошей.