Опасная игра

Было рискованно садиться в электричку — оповещение, наверняка, уже пошло по всем линейным отделениям, но Еремеев рассчитывал на два обстоятельства: во-первых, оба они сменили одежду, во-вторых, он хорошо знал, как неразворотлива ныне милицейская система. Во всяком случае, никто, даже железнодорожные ревизоры, не помешали им отъехать от Москвы еще на двадцать километров. Они вышли из вагона за одну остановку до Хотьково — в Абрамцево, где вероятность встречи с милицией сводилась к нулю и откуда можно было незаметно пробраться к баньке на еремеевском пепелище. Похоже, это удалось им как нельзя лучше. Не зажигая свечного огарка — в густых сумерках, — они накрыли на банной полке подобие стола.

Боцманский нож как нельзя лучше пригодился для вскрытия консервных банок. Ужин без свечей походил на пир во время чумы: лососину в собственном соку поддевали на кружочки крекера и запивали все это датским баночным пивом.

— Как ты оказалась у Бевза?

— Получила летом повышение. Перешла на Петровку. Потом наткнулась на твое дело. Поняла, что тебе светит… Бевз страшный человек.

— Скотина порядочная.

— Знаешь, как у нас его зовут? Мюллер.

— Честно говоря, из меня Штирлиц хреновый получился.

— Ну и я Мата Хари никудышная.

— Чего это мы разнылись? Так лихо все провернули. Яхту жалко…

— Я не советую тебе требовать за меня выкуп. Лишний риск. Тебе нужно исчезнуть из Москвы подальше и надолго.

— Пожалуй, ты права… Я подамся в Севастополь.

— Поезжай в Питер. У меня там двоюродная сестра. На Лиговке живет. Она тебя примет. Я приеду через неделю. Привезу деньги, попробую сделать тебе документы…

Он благодарно ткнулся лбом ей в колени…

Утром на землю лег снег. Пепелище сделалось белым. На недосгоревшей веранде сиротливо торчало из сугроба кресло-качалка. На кресле стоял зеленый бабушкин кофейник без крышки, знаменуя собой абсурд еремеевской жизни.

Договорились с Татьяной так: он свяжет ее и запрет в баньке, со станции позвонит в Москву и скажет, где она. При этом тут же исчезнет в непредсказуемом для всех направлении: по железнодорожной ветке, ведущей от Хотьково в Дмитров. Оттуда он выйдет на Тверь и далее на перекладных электричках доберется за сутки до Питера. Ровно через неделю позвонит Татьяне в Москву, и та скажет, когда ее ждать.

— Лучше всего пусть это сделает сестра. Ее зовут Катя.

— А ей нельзя позвонить?

— У нее нет телефона. Запиши ее адрес.

Среди спасенных вещей Еремеев отыскал едва начатый отцовский блокнот, переплетенный в кожу. Он-то и стал дневником его новой — скитальческой — жизни. «Энциклопедия экстремальных ситуаций» рекомендовала вести дневник в пору весьма жестоких житейских испытаний, дабы проконтролировать психику.

Свою экипировку он дополнил шерстяными носками, яловыми армейскими сапогами со слегка подпаленными голенищами и вязаной лыжной шапкой.

Расцеловав на прощанье связанную Татьяну, он двинулся на станцию.

Глава третья «ЖИЛЬЕМ ТЕБЕ БУДЕТ ДОРОГА» (Из дневника Еремеева)

До Питера решил добираться старым курсантским способом — на перекладных электропоездах, минуя Москву. От Хотькова без особых проблем я доехал до Дмитрова. В Дмитрове помог шоферу КамАЗа с пиломатериалами сменить пробитое колесо, и он подбросил меня до Твери. Распрощались как старые друзья. Даже оставил адресок, правда не тверской, а конаковский. Но мало ли куда забросит меня проклятие моей жизни. Кто-то проклял героя ассирийского эпоса Гильгамеша — «Жильем тебе будет дорога!» Похоже, и меня кто-то сглазил в этом же плане…

Я долго бродил по перрону овального тверского вокзала. В расписании зияла двухчасовая временная дыра. Не дожидаясь следующей электрички, идущей до Вышнего Волочка, я перебрался на платформу грузового поезда, заставленную кабинами «сантехнических блоков» для жилой скоростройки. Состав идет на Псков, но в Бологом его, наверняка, задержат на стрелках, так что не теряя ни минуты зря, я проделаю пол-пути до Питера. Это дорожное везение еще более подкрепляет мой дух и, несмотря на чувство крепчающего голода, поездка в унитазной кабинке кажется забавным приключением. Правда, сверху здорово задувает, но зато греет чувство полной безопасности — никаких контролеров. Под стук колес припомнился мотивчик забытого шлягера.

Бологое, Бологое,
Это между Ленинградом и Москвой…