– Хорошо. Их приемы стали такими скучными. Те же люди с теми же дочерями.
Горничная покашляла, и он наконец поднял голову.
Форд посмотрел на меня все с тем же выражением лица и махнул рукой, отпуская горничную. Я почувствовала себя полной дурой, стоя здесь в самодельных брюках как у Одри Хепберн и черной водолазке, да еще и оставив перед домом велосипед, как ребенок. Заметив, как его челюсть слегка напряглась, я ощутила себя шахматной фигуркой в уже сыгранной партии.
Эта мысль пригвоздила меня к полу, и я больше не чувствовала себя дурой. Я чувствовала злость. Как будто разгадала всю суть происходящего в последние месяцы – скучающий аристократ поразвлекся с компанией деревенских подростков. Он поджег фитиль у пороховой бочки, только чтобы узнать, сможет ли предсказать, когда она взорвется.
Я даже засомневалась в тех его словах. Может, он произнес их достаточно громко, чтобы услышала Эмили? Вдруг они были очередным ходом в игре?
Я вонзила ногти в ладони и почувствовала, что его чары и власть надо мной начинают едва заметно трескаться, как лед под нажимом.
– Фрэнсис, – наконец произнес он. – Чему обязан такому удовольствию?
Его голос был ровным, почти ледяным. И он не пригласил меня сесть. Поэтому я расправила плечи, словно сама решила не садиться.
– Как поживает Эмили? – спросила я.
Произнося ее имя, я слегка поморщилась, но не стала скрывать напряженный тон.
Форд прищурился, но ответил не сразу. Сначала двумя быстрыми движениями сложил газету, так что хрустнула бумага, а потом с излишней резкостью бросил ее на столик.
– Почему ты сразу не задашь вопрос, ради которого пришла, Фрэнсис? – холодно спросил он.
Я скрестила руки на груди и пристально посмотрела на него:
– Ребенок от тебя?
Уголок его губ дернулся верх, как будто на Форда произвела впечатление моя смелость.
– Не знаю, – как ни в чем не бывало произнес он, откинувшись в кресле, и остатки льда растаяли. – Присядь, Фрэнсис. Ты стоишь, как Боудикка перед римской армией.
Форд склонил голову и сардонически усмехнулся. С другой стороны от него стояла тележка с напитками, он взял пустой бокал, плеснул в него янтарной жидкости и протянул мне.
Я никогда раньше не пила виски, и меня немного возмутило, что Форд не спросил, хочу ли я, а сразу налил напиток, который я, скорее всего, сочту столь же отвратительным, сколь и дорогим. В ноздри ударил запах земли, карамели и горелых спичек, а горло обожгло огнем, и я закашлялась.