Опасная любовь. Засекреченный пикник

Я верил ему, потому что на открытом лице ни намёка на фальшь. Только удивляла его уверенность, что с Мариной ничего не случилось. Уповал на Антонину.

— Артур, когда Марину видел в последний раз?

— В аэропорту провожала меня.

— Переписывались, перезванивались?

— Я улетел на слишком малый срок.

В молодости над сочинением вопросов не задумывался: вылетали прямо-таки готовенькими. Сейчас замешкался. Надо спросить об их отношениях: слова о любви и дружбе не шли с языка, как молодёжью не жалуемые. Интим, бой-френд, сожительство…

— Вы с нею… того? — нашёл я выражение посовременнее.

— Нет, не трахались.

— Чего ж так?

— У меня к Марине серьёзное отношение. Хочется всё сделать не по-современному, а в классическом стиле. Благословление родителей, венчание, розы, первая брачная ночь…

— Неплохо, — одобрил я. — Расскажи о Марине.

— Вам для чего?

— Чтобы скорее её найти.

Он, видимо, не уловил связи её образа с розыском. Прямой связи и не было: мне захотелось побольше узнать о девушке, которая удостоена романтической любви.

— Ну, Марина любит читать…

— Дамские романы?

— Презирает их. От Марины пахнет цветущим тропическим лесом.

— Наверное, подаренными вами духами, — предположил я, не представляя запаха тропического леса.

— Никогда духи не дарю.

— Почему?

— Худой тон. Во Франции это считается намёком на интимные отношения.

— Не знал…

— Марина очень любит кошек.

А почему он не снял шляпу? Не лысый, не плешивый… Или у него парик? Я сижу лицом к двери и спиной к окну. Терский сидит спиной к двери и лицом к окну. Ага, его лицо отражается в стекле, и он любуется своим чётким испанским фейсом. В шляпе.

— Артур, у тебя есть версии её исчезновения?

— Никаких.

— Могла она увлечься парнем и последовать за ним?

— Нет, — рубанул он мгновенно.

— Потому что любит тебя?

— Не только.

— Тогда почему же?

Он, отвечавший без запинки, перестал любоваться собой в стекле и молчал. Разве я задал трудный вопрос? Ответил он вопросом тоже для меня трудным:

— Господин следователь, Марина не эротична.

— Это, значит, как?

— Вы не знаете, что такое эротика?

— Нет, — признался я, поскольку мне легче было понять, что такое любовь; но чтобы он не подумал обо мне уж совсем худо, добавил: — Наверное, эротика есть среднее меж любовью и порнухой.

Артур снисходительно улыбнулся тонкими сухими губами:

— Эротика — это, в сущности, фантазия. Человек настолько эротичен, насколько возбудима его фантазия. Одному надо увидеть женщину обнажённой, другому хватит мочки её уха.

— А секс?

— Это заключительная вспышка.

— Запищу, — пообещал я.

— Что запишете?

— Про мочку уха.

— В протокол?

— Нет, себе на память.

Я глянул на его тонкие сухие губы. Нет, не улыбались. И тогда мне пришла ещё одна мысль для записи на память: глупость загадочна.

— Артур, вы дружили втроём… Что скажете об Антонине Мамадышкиной?

— Её фамилия говорит о ней.

— Да, смешная. А как она относилась к Марине?

— Подруги.

— А к тебе?

— Я всем женщинам нравлюсь.

— Ну да. Но мне кажется, что за Марину ты не переживаешь.

— А я намерен не переживать, а найти её.

У капитана выдался пустяшный день, когда бегаешь по городу как бездомный.

Леденцов заставил проверить каждый шаг Артура Терского: когда полетел в Таиланд, с кем, сколько там пробыл и когда вернулся…

Затем Палладьев занялся коттеджем. Покатался вокруг да около и установил, что дом вроде бы не имеет адреса. Участковый невразумительно сообщил, что в коттедже никто не прописан и даже вроде бы никто не живёт. Пришлось ехать в регистрационную палату Министерства юстиции, где выяснилось, что строительство коттеджа закончено, но он ещё не принят и в кадастр не занесён. Что же в нём делала Мамадышкина?

Во второй половине дня капитан взялся за дактилоскопию. Отпечатками пальцев Антонины он запасся после сна в кафе. Теперь пробил их на компьютере без всякой пользы: не привлекалась, не числилась, не задерживалась. Палладьев знал девиц не только не судимых, но даже не имевших приводов в милицию. И ангельского вида. Но они были опаснее рецидивисток.

В его голове сидела картина похода за грибами. Он не мог понять смысла нападения. Шпана топчется в городе и по лесам не гуляет, на пьяных шашлычников они не походили, грабить его бессмысленно…

В сознании капитана остался след от мысли, которая в лесу лишь коснулась и отлетела, — о перепаде тембра голоса Антонины. Что это значило? Она должна была испугаться, а она вроде бы удивилась. Впрочем, чего ей пугаться — не её ударили.

На убойном отделе висели два свежих «глухаря» — два колото-резаных трупа. Не считая утонувшего мужика и находки в парке. Поэтому капитан не сомневался, что начальник прервёт его розыск в свободном полёте и пришпилит к конкретному «глухарю».

После этой мысли не прошло и десяти минут, как майор позвал к себе и спросил с угрюмым смешком:

— Грибов нажарил?

— Мало их в лесу.

— И мухоморов нет?

Палладьев доложил подробно. Смешок на лице майора разгладился, оставив угрюмость. Его почему-то не заинтересовали существенные факты: нападение, внешность ребят, голос Антонины… Он больше удивился тому, что она не брала грибов.

— Игорь, почему?