Опасная профессия

Брукхейвенская лаборатория, входившая в то время в состав группы лабораторий Комиссии по атомной энергии, была большим и многопрофильным исследовательским центром. У меня, однако, не было времени на осмотр ее подразделений. Мой доклад «Экологические последствия Уральской ядерной катастрофы в 1957 году» («The Ecological Consequences of the Ural Nuclear Disaster in 1957») был назначен на 16 часов в сравнительно небольшой аудитории отдела биологии. В отличие от университетов, доклады в таких лабораториях проходят в закрытом режиме и сведения о них не попадают в прессу. Сотрудники отдела слушали с интересом, задавали вопросы, но не подвергли материал активному обсуждению. Они просто не были достаточно знакомы с проблемой хранения радиоактивных отходов и с радиоэкологией. План семинаров лаборатории лишь на 24–28 октября включал около пятнадцати докладов, и мое сообщение среди них ничем особенно не выделялось. После этого семинара я сразу же уехал вечерним поездом в Принстонский университет, где мои материалы могли подвергнуться более критическому анализу в Центре по изучению окружающей среды (Center for Environmental Studies).

В Принстоне таксист привез меня в резиденцию для гостей «Palmer House», и весь оставшийся вечер я изучал два обширных документа-отчета – «Wash 1520» и «Wash 1521», которые через Р. Сетлоу были переданы мне из Федерации американских ученых (FAS) ее директором Джереми Стоуном. Я познакомился с Джереми в Вашингтоне в 1974 году, и на этот раз мы снова планировали встретиться в столице после Принстона.

Отчеты, первый из них – о захоронении зараженных грунтов, второй – об испарителе радиоактивных отходов (Radioactive Waste Evaporator), представляли собой обзор связанных с этим проблем в Хэнфорде (штат Вашингтон), где в США с 1943 года занимались выделением плутония для военных целей. Это был американский аналог Челябинска-40. Отчеты помогли мне выдвинуть предположение о возможных причинах Уральской катастрофы. Технология хранения жидких отходов после выделения плутония не была мне ранее известна. Американские и британские физики-атомщики отнеслись с недоверием к моим первым сообщениям главным образом потому, что были уверены, что в Советском Союзе хранение жидких высокоактивных отходов от производства плутония осуществлялось таким же способом, как и в США, что делало невозможным детонацию и взрыв емкостей. В том, что советский атомный проект почти во всем копировал американский, сомнений в то время у американских ученых уже не оставалось. В США, как это подробно документировалось в отчетах, концентрированные жидкие отходы после выделения плутония сливались в очень большие, но открытые контейнеры с двойными стенками из нержавеющей стали. При этом отходы периодически разбавляли водой, чтобы компенсировать выпаривание горячего раствора. Разбавлением также предотвращалось кипение, вызываемое теплом радиоактивного распада. Такие разбавления избавляли от необходимости наружного охлаждения контейнеров циркуляцией воды. Радиолитический гремучий газ, неизбежно образующийся в этих растворах, просто вентилировался благодаря отсутствию крышек. Через два-три года такого хранения коротко– и среднеживущие изотопы распадались и исчезали. Температура растворов поэтому снижалась. Остающиеся в растворе радиоактивные стронций и цезий частично разводились и сбрасывались в полноводную реку Колумбия, впадавшую в океан, а частично захоранивались в глубокие траншеи на специально осушенном участке земли. (Загрязнение грунтовых вод на большой площади стало главной проблемой, обсуждавшейся в отчете «Wash-1520».) Ханфордская резервация занимала обширную территорию, и зона хранения радиоактивных отходов составляла около 200 кв. км на высоком берегу реки. Непосредственно на территории этого атомного центра его сотрудники, как я понял после вчерашнего визита в Брукхейвен, не проживали. Их дома находились в окрестных поселках за много миль от центра, и на работу они, естественно, приезжали на своих автомобилях. Челябинск-40 занимал несколько меньшую площадь между тремя озерами, но все его сотрудники с семьями (в 1957 году около 30 тысяч человек) жили там же на огражденной и строго охраняемой территории в 6–7 км от радиохимического завода «Маяк». Его большая труба, как и трубы реакторов, через которые удалялись радиоактивные инертные газы и радиоактивный йод, были им хорошо видны. Жилые кварталы строились недалеко от промышленной зоны и вместе с нею оказывались за несколькими рядами ограждений из колючей проволоки. В этих условиях нужен был другой, более компактный способ хранения концентрированных отходов, тем более что вытекавшая с огражденной территории река Теча была мелководной и не впадала в океан. На ее берегах, сразу за закрытой зоной, располагались деревни местных жителей, а в долине реки паслись коровы.