Опасная профессия

Главным сюрпризом среди накопившейся почты оказалось письмо от Харольда Эгнью (Harold Agnew), директора Лос-Аламосской национальной лаборатории. Он приглашал меня приехать в Лос-Аламос из Альбукерке, где у меня планировались две лекции в Университете штата Нью-Мексико. На медицинском факультете этого университета заведовал отделом биохимии мой старый друг, профессор Роберт Лофтфилд (Robert Loftfield), изучавший, как и я, возможные последствия ошибок синтеза белка. Я переписывался с ним с 1962 года, когда он опубликовал свой довольно сложный метод определения возможной точности синтеза белковых молекул. В недавнем прошлом мы дважды встречались на конференциях в Европе. Узнав, что я буду в ноябре в Далласе, он пригласил меня и в Альбукерке, предложив остановиться в своем, как он писал, «очень большом» доме. Действительно большой дом был Бобу необходим: вместе с родителями в нем жили пятеро из десятерых их детей. Сообщение о приезде Жореса Медведева в Альбукерке и лекции о молекулярных аспектах старения появилось в местной газете штата. В связи с этим Эгнью приглашал меня на среду 22 ноября и в Лос-Аламос прочитать общую, открытую для всех сотрудников дневную лекцию об Уральской ядерной катастрофе, а затем принять участие в более детальном обсуждении этого вопроса в узком кругу ведущих специалистов, главным среди которых он назвал Эдварда Теллера. Кто такой Теллер, объяснять не было необходимости. Изобретателя и конструктора водородной бомбы, навязавшего миру новый, самый дорогостоящий виток гонки ядерных вооружений, я конечно же знал, как и историю его научного открытия. Именно Теллер сумел убедить американскую администрацию, что такую бомбу никто в мире не сможет ни изобрести, ни собрать. Все расчеты для такой бомбы производились новым, только что сделанным для данной цели суперкомпьютером, подобных которому нигде еще не было. Атомные бомбы создавались в ответ на германский Урановый проект, но были использованы уже для завершения войны с Японией. Водородные супербомбы планировались тогда лишь для СССР.

Неизвестные ликвидаторы Уральской катастрофы

К лету 1978 года я уже знал от приезжавшего в Лондон Франка Паркера, сотрудника Университета Вандербильта, ожидавшего грант на изучение возможных последствий Уральской катастрофы для здоровья местного населения (см. главу 37), что между Окриджской и Лос-Аламосской лабораториями возникли разногласия относительно объяснения причин массивного радиоактивного загрязнения обширного района Южного Урала. Радиоэкологи в Окридже соглашались с моим утверждением о взрыве хранилища концентрированных жидких отходов от производства плутония, тогда как эксперты из Лос-Аламоса выдвинули и пытались обосновать версию о неудачном испытании в этом районе атомной бомбы. Меня, следовательно, приглашали теперь не просто для объективного обсуждения радиоэкологических проблем, а вызывали на ковер, чтобы опровергнуть версию взрыва в хранилище отходов и доказать мою некомпетентность в атомной физике и радиохимии. Каждая из этих лабораторий получила крупный грант на осуществление перевода на английский публикаций в советских журналах. Однако грант на изучение медицинских аспектов проблемы пока не был одобрен.

«Мы еще не получили решения от федеральных агентств, – писал мне Паркер, – к которым обратились с предложением об осуществлении перевода медицинской литературы по радиационным последствиям облучений в Советском Союзе. Когда грант поступит, я буду с вами в контакте относительно совместной работы».