Опасная профессия

В одном из жилых домов на окраине города Сахарову и Боннэр была предоставлена четырехкомнатная меблированная квартира на первом этаже, но без телефона. Детали высылки продумывались кем-то в КГБ до мелочей, чтобы уменьшить возможность протестов зарубежных и отечественных ученых. Горький был выбран не случайно. Сахаров почти двадцать лет работал в секретном центре Арзамас-16 в Горьковской области и часто бывал в областном центре. Сахарова не уволили из института, где он вел исследования по теоретической физике. Сохранили зарплату и оклад за звание академика. Сотрудники могли приезжать в Горький на консультации. Адрес ул. Гагарина, д. 214, кв. 3 свидетельствовал о хорошем районе – имя Гагарина присваивалось лишь элитным новым улицам. Боннэр не имела ограничений на поездки в Москву и на любые встречи. Различные заявления Сахарова, передаваемые через Боннэр и через приезжавших к Сахарову родственников и некоторых друзей, продолжали публиковаться в зарубежной прессе. Но прямых контактов с иностранными журналистами уже не было. Официально эта акция называлась в прессе «административной высылкой».

А. Д. Сахаров сумел вскоре составить «Заявление» от 27 января, распространенное в начале февраля Боннэр среди иностранных корреспондентов в Москве. Я не знаю, зачитывали ли его текст зарубежные радиостанции, вещающие на русском языке, но в широкой прессе на английском его не публиковали. В своем «Заявлении» А. Д. Сахаров не только выразил протест по поводу незаконной высылки без суда, но и высказался по ряду международных проблем: агрессии в Афганистане, поддержки советскими лидерами «террористического режима в Эфиопии и в некоторых других странах… сохранения своих военных формирований на Кубе…» и др., а также пожаловался на ограничения в научной работе и на отсутствие телефонной связи с Москвой и Ленинградом:

«Телефонная связь с Москвой и Ленинградом блокирована, мы ни разу не смогли позвонить маме моей жены… Не смог я также позвонить своему коллеге-физику, очень уважаемому советскому ученому… Действия советских властей грубо нарушили мое основное право получать и распространять информацию – статью 19 Всеобщей Декларации прав человека… я требую, чтобы Лизе Алексеевой (невеста сына Боннэр. – Ж. М.) была предоставлена возможность немедленно покинуть СССР, выехав вместе с моей тещей Р. Г. Боннэр…» (Там же. С. 891–892).

Публиковать столь обширное заявление в широкой прессе было невозможно без множества пояснений. По характеру информации оно не было предназначено и для советских радиослушателей. Из газеты The Times, куда в феврале поступил этот документ, его передали в еженедельный многотиражный журнал Nature, но и там не стали печатать. Небольшой Комитет в защиту Сахарова, созданный бывшими советскими учеными, эмигрировавшими на Запад, решил созвать конференцию в Гааге, чтобы громко выразить свой протест. Инициаторами были профессора Михаил Штерн и Эдуард Лозанский. От журнала Nature на конференции в Гааге присутствовала Вера Рич, комментатор журнала по проблемам советской науки. Ее короткий репортаж о конференции в Гааге был напечатан в журнале лишь 11 сентября. В октябре редакция получила из США письмо-протест А. Д. Сахарова на английском языке. Это письмо было полностью опубликовано в выпуске журнала от 13 ноября. Ему была посвящена и необычно большая, на двух страницах, редакционная статья «Как говорить о Сахарове и др.?», полная недоумений.

Редактор Nature Джон Мэддокс, с которым я был знаком с 1973 года, пригласил меня перед этой публикацией, чтобы посоветоваться. Он оказался в трудном положении. Отказ от публикации письма Сахарова был невозможен. Но и публикация письма не обеспечивала его автору никакой поддержки. Сахаров требовал, чтобы все материалы о нем согласовывались с его родственниками и представителями, жившими в США. Основная часть письма касалась уже не высылки в Горький, а выступлений других ученых в Гааге и самой этой конференции:

«…Я полагаю, что участники конференции и ее организаторы искренне желали помочь и мне, и другим жертвам репрессий. Но спешка в ее организации и допущенные в связи с этим ошибки сделали эту конференцию почти полностью бесполезной…» (Там же. С. 112).