Опасная профессия

Понукаемый подельником, Данилин вошел в небольшой закуток, где и разоблачился – для полной сохранности своих намерений он прибыл в длиннополом пальто и шапке; спрашивается, кто же в таком виде пойдет на дело? Переложив пакет из супермаркета в карман брюк, Данилин двинулся по коридору, поднимаясь в парадную залу. Феноменальная его память, способная воспроизвести обстановку помещения, где он уже тыкался в мебель и углы, подсказала, куда следует двигаться – дальше Мильтон шел, куда уверенней и без помощи Власа. Добрался до поста охраны на парадном входе, с помощью подсказок подельника, отключил систему слежения и охраны, благо, самой охраны в дни отсутствия губернатора в здании, не имелось. Мешков-Торбин был человеком рачительным, особенно, что касалось его кармана, из коего вахте и платили. И раз сейчас он пребывал в поместье, незачем здесь было его работникам прохлаждаться.

– Ты хоть в курсе, где сейф находится? – не выдержал долгой паузы Копейкин. Кузьма помолчал еще немного, не то для пущего драматизма, не то огибая препятствие – но, наконец, изрек:

– Более или менее.

– То есть ты не видел…

– Как, интересно, я увижу, по-твоему?

– А куда ты тогда идешь?

– В кабинет, разумеется.

В тот памятный день несколько приглашенных получили от губернатора подарки: кто медали, кто денежные сертификаты – за особые заслуги перед городом и дарителем, видимо. Чета Данилиных не получила ничего, Прасковья потом долго и так сильно об этом сожалела, что потом стала выговаривать брату, мол, зря пришли. А слухач замечательно запомнил, что по каррарскому мрамору протопали подкованные ботинки с верхнего этажа, откуда-то издалека, ибо этот неприятный железистый звон он услышал много раньше торжественной раздачи ценностей. Вот и предположил.

– Логично, – согласился и Копейкин, – Ты сейчас на лестницу? Она прямо перед тобой.

– В курсе, ноги помнят.

Данилин ловко забрался на второй этаж, но тут его ждала загвоздка, дверей в коридоре винно-красных тонов оказалось превеликое множество, при этом большая часть комнат за ними весьма походили на то расплывчатое понятие «кабинет губернатора», которое мысленно выстроилось в создании Мильтона. Пришлось обходить все или почти все, пока за картиной персоны Мешкова-Торбина, сделанной известным абстракционистом, медвежатник не обнаружил искомое. После чего Данилину и оставалось только положиться на свой тонкий слух и музыкальные пальцы.

– Что-то я не слышу звуков грабежа, – наконец, произнес Копейкин, явно соскучившись.

Мильтон же молчал, обратившись в слух. До его натренированных ушей донесся какой-то специфический звук, который он, покрывшись холодным потом, интерпретировал как наличие посторонних.

– Не может быть, чтоб губернатор приперся так поздно, – затарахтел Копейкин. – Уже десять, он, поди, ужинать изволит. А после танцы и вист.

– Помолчи!

Теперь и до слуха Власа донесся странный звук, который обычно издает крадущийся человек, стараясь, чтоб его никто не услышал.

– Похоже, во дворец еще кто-то припожаловал, – заметил Мильтон. – И явно не охрана.

– Ты дограбил сейф? Да плевать, все равно выкатывайся.

Он и поспешил на выход, несолоно хлебавши, да только в винном коридоре столкнулся нос к носу с другими домушниками, как назло, прибывшими поживиться в тот день и час, когда и Данилин. Судя по топоту, их заявилось двое: здоровяк с широким шагом и, очевидно, невысокого роста скороход, как мысленно его окрестил Кузьма, за частоту выбрасывания нижних конечностей. В последнего медвежатник и уперся, аккурат на выходе из кабинета.

– Это еще что за номер? – поинтересовался скороход, вероятно, жестом подзывая дылду. – Глянь, кого я тут обнаружил.

– Конкурент? Ты, мужичок, кто таков? И какого рожна приперся без очереди?

А здоровяк, поди, еще и остроумец. Мильтон принялся объяснять, что и почему, но тут его перебил заслушавшийся разговоров Копейкин.

– Давайте без базара, парни! – охолонул он соперников и подбодрил подельника. – Вы за чем припожаловали?

– А это еще кто в мобильнике?

– Ты в курсе, с кем разговариваешь!?

Стоило только Копейкину представиться, как наступило столь долгое и немного шумное молчание, что Мильтон решил, будто перед мобильником пали ниц. Говорившего немедля узнали, стали извиняться, шаркая подошвами по мрамору. Скороход, выдвинувшись вперед, начал сбивчиво объяснять: поступил наказ от самого вора в законе по прозвищу Аршин напомнить Мешкову-Торбину, что тот прилично должен, а для этого взять пару-тройку картин из коллекции в качестве предварительного расчета.

– Вот уж никогда бы не подумал, что барин окажется должен.

– Это святой, карточный, долг, – пояснил скороход. – Недавно в буру́ проигрался, а отдавать не спешит. Вот Аршин и приказал напомнить.

Копейкин поинтересовался, что именно они взяли. Оказалось, немного: две пастели Лактионова из тех, что Влас сам мечтал увести, плюс натюрморт Машкова. Пока Копейкин разглядывал полотна через камеру телефона, другой мобильник пронзительно затрезвонил.