Опасная профессия

Уже месяц, как мир ушел на карантин почти в полном составе, разве что страны третьего мира еще выпендривались открытыми границами и свободным передвижением, остальные предпочли запереть все и всех во избежание наихудшего сценария, о котором ученые предупреждали еще в начале года, а врачи, перестраховываясь, разводили руками, ничего не исключая. Очередная вспышка эпидемии, снова вышедшей из Китая, но только им не ограничившейся, повалила мировую экономику, как голема, стерев первую букву его имени, исправив «истину» на «смерть». Правители, насмерть перепуганные китайскими роликами о падающих на улицах жителях поднебесной, во мгновение ока превращающихся из полноценных граждан в груз триста, спешно упаковывали подданных на карантин, запрещая им без надобности выходить, общаться, собираться, встречаться и праздновать. И неважно, что процент заразившихся новой чумой оказался весьма низок, а смертность немногим превышала сезонную инфлюэнцу, города опустели, а транспорт встал. Чтобы добраться из пункта А в пункт Б требовалось дистанционно пройти такое количество согласований, что проще было обождать конца бескрайних каникул, а нынешнее время провести с куда большей пользой, занявшись делами неотложными, да хоть пообщаться с семьей, позвонить родителям, старым друзьям или новым знакомым. Заняться собой, сбросить вес, обрести форму, учиться, практиковать, найти себя и обрести гармонию. Или хотя бы не сойти с ума, впервые за годы оставшись так надолго со своей половинкой и родными, но почти позабытыми в работе ребятишками.

Лишь некоторые категории граждан оказались избавлены от подобного, полицейские в их числе. Мусабаев и Юргенс продолжали исправно нести вахту, несмотря ни на какие злоключения держав и народов, будто и не произошло ничего, вот разве только вызовов стало в разы меньше. Все сидели дома, по телефону или через интернет пугая друг дружку новыми сведениями о протекавшей за стенами домов, и пока до них, тьфу-тьфу, не добравшейся пандемии.

Странное стечение обстоятельств посадило обоих в одну патрульную «ауди». Эти двое пришельцев оказались в Питере волею обстоятельств, да так и застряли в городе, постепенно обжились и обустроились. Оба остались не приняты здешним, как им казалось, пафосным и самодовольным обществом, изъяснявшимся на своем языке и имевшим столь особый устав, что и в монастырь-то их просто так не войдешь. После первых проб и ошибок оба нашли иной круг общения – среди таких же понаехавших в культурную столицу России, как они сами. Не любивших питерские погоды, природы, чуравшихся, во всяком случае, на словах, общества и предпочитавших селиться там, где город больше всего походил на любой другой крупный областной центр – в районе той же Кантемировской улицы, которую каждодневно патрулировал экипаж двести пятой машины. Объезжал, стараясь лишний раз не добираться до Большой Невки, границы их владений, а тем более до островов и каналов, то есть до того открыточного Питера, который ими пренебрег в свое время, но который их услугами пользовался, нечасто снисходя до благодарственных слов. Впрочем, обоих вполне устраивало и нынешнее положение и общество друг друга, за прошедшие семь лет знакомства Юргенс и Мусабаев стали хорошими товарищами, пусть и разительно отличавшимися друг от друга – но все знают, насколько легко противоположности сходятся.

Танель устроился на пассажирском сиденье, отдав управление Айрату, у него начался обеденный перерыв: достав грандиозную булку, сдобренную ветчиной, помидорами, салатом, докторской колбасой, петрушкой и кинзой, уплетал все это, изредка пытаясь запить содовой, купленной на вынос в кафешке возле «Лесной» станции метро.

– Двести пятый, это Невка, – зашипела рация. – В банке «Тантал» в высотке на Полюстровском странно сработала сигнализация. Срабатывание они не подтвердили, но вы проверьте, мало ли что.

Север Санкт-Петербурга еще меньше походил на его центр, чем юг или даже недалекий северо-восток, условно начинавшийся Пискаревским проспектом. Невысокие строения, широкие улицы, засаженные густыми деревами, парки и скверы, как же мало они уподоблялись знакомым с детства словам: «ледяная гладь канала, аптека, улица, фонарь». Юргенс сравнивал эти районы с Новгородом, Мусабаев с Выборгом, – каждый поминал свое детство.

– Что значит «странно сработала»? – спросил Айрат. Рация фыркнула помехами, но ответила:

– Пискнула на пульте и заткнулась. Может, глюк, а может, кто и вломился, а эти разнюнились и в ус не дуют. Больше месяца филонят, – Григорию Радутному тоже охота была пообщаться, дел мало, но он быстро закруглился: – Все равно вам заняться больше нечем.

– Ну конечно, – буркнул Мусабаев, но тему развивать не стал, прервал связь и двинул «ауди» через пустые переулки в сторону башни.