Опасная профессия: писатель

«Доднесть тяготеет» – под таким названием вышли в издательстве «Возвращение» два тома воспоминаний о сталинских ужасах. Приведены в книге и стихи Анны Барковой. В лагере в 1938 году она написала стихотворение «Савонарола»: «Я когда-то в век Савонаролы / Жгла картины на святых кострах, / Низводила грешных пап с престола, / Возбуждала ненависть и страх…» Баркова писала о том времени и параллельно о своем и приходила к ужасному выводу:

Зло во всем: в привычном, в неизвестном.
Зло в самой основе бытия.

Люди подчас бывают и жертвами, и палачами. «Торжествуют демоны повсюду…»

В 1939 году Баркова вышла на свободу и поселилась в Калуге. Потом война, оккупация и вновь лагерь. Новый срок: 1947–1956. 27 ноября она была арестована и отправлена в Воркуту, в поселок Абезь. Там она встретила философа Карсавина, египтолога Коростовцева, поэтов Спасского и Галкина, филолога Герасимова. И эти страшные годы стали подлинным расцветом поэтического творчества Анны Барковой. Стихи росли, прорывая бетон несвободы. Вот одно из лучших стихотворений об Отечественной войне – «Чем торгуешь ты, дура набитая…»:

…Все поля и дороги залило
Кровью русскою, кровушкой алою.
Кровью нашею, кровью вражеской.
Рассказать бы все, да не скажется!

Закоптелые и шершавые

Шли мы Прагою, Берлином, Варшавою.
Проходили мы, победители.
Перед нами дрожали жители.

Воротились домой – безглазые,

Воротились домой – безрукие.
И с чужой, незнакомой заразою,
И с чужой, непонятною мукою.

И в пыли на базаре сели.

И победные песни запели:
– Подавайте нам, инвалидам!
Мы сидели с искалеченным видом,
Пожалейте нас, победителей,
Поминаючи ваших родителей.

(1953)

А пока одни воевали, другие сидели в лагерях и тюрьмах. «Чего ждет раб? Пропало все давно, / И мысль его ложится проституткой / В казенную постель. Все, все равно. / Но иногда становится так жутко…»

В душном бараке смутная тьма,
На сердце смута и полубред.
Спутано все здесь: весна и зима,
Спутано «да» с замирающим «нет».

И звучит «Надрывный романс» (1955) об арестантской судьбе:

И закату здесь так одиноко,
Ничего, кроме плоских болот,
Как мы все, осужден он без срока,
Как мы все, никуда не уйдет.
Мы с тобой влюблены и несчастны,
Счастье наше за сотней преград.
Перед нами оранжево-красный
Сиротливый холодный закат.

Неужели и в лагерях были проблески каких-то нормальных, человеческих отношений? Конечно, да, но их, разумеется, деформировали условия, в которых пребывали ссыльные. «Восемь лет, как один годочек, / Исправляюсь я, мой дружочек, / А теперь гадать бесполезно,/ Что во мгле – подъем или бездна…»

Опять казарменное платье,
Казенный показной уют,
Опять казенные кровати —
Для умирающих приют.
Меня и после наказанья,
Как видно, наказанье ждет.
Поймешь ли ты мои терзанья
У неоткрывшихся ворот?
Расплющило и в грязь вдавило
Меня тупое колесо…
Сидеть бы в кабаке унылом
Алкоголичкой Пикассо.

(1955)

Возможно, кто-то не выдерживает огненных строк Анны Барковой и думает, а зачем так много приведено ее стихов? Но, дорогой читатель, Пушкина-Лермонтова-Некрасова-Фета можно найти везде, а вот сборник Анны Барковой достать довольно сложно. Вот почему я вставляю ее лагерную лирику в эту книгу. Это исповеди, крик и документы эпохи. Вчитайтесь еще в одно стихотворение (1955):