Опасная профессия: писатель

– Жизнь коротка и печальна. Ты заметил, чем она вообще кончается?» (из альбома Довлатова «Там жили поэты…»)

Сергей Довлатов умер в Нью-Йорке 24 августа 1990 года от сердечного приступа. Здоровье уже барахлило, как мотор в старом автомобиле, а сам он о нем не беспокоился. Он не дожил всего лишь 10 дней до своего 49-летия. Отечественные журналы «Звезда», «Октябрь» и «Радуга» (Таллинн) начали печатать прозу Довлатову, и его слава уже горделиво пошла по российской земле. Но полного ее сияния Сергей Донатович не увидел.

Книги, тексты, записи

Первые книги конца 60-х: «Иная жизнь» и «Ослик должен быть худым», написанные в жанре «философской ахинеи», как их определил сам Довлатов. Из того же раннего периода – роман «Один на ринге». В начале 80-х созданы «Компромисс», «Зона» и «Наши». В 1986 году был издан сборник «Чемодан», затем «Заповедник», «Иностранка» и «Филиал», эти последние книги написаны, по определению Довлатова, «розановским пунктиром», т. е. фрагментарно, отрывочно, остро. Из поздних рассказов выделим «Ариэль», «Игрушка», «Мы и гинеколог Буданицкий».

Не будем блуждать в литературоведческих джунглях, лишь отметим, что композиционно все книги Довлатова делятся даже не на главы, а на абзацы, на микроновеллы. Как и в чеховских пьесах, важны не только слова, но и паузы между ними. Кстати, Довлатов в какой-то мере является наследником Чехова и Михаила Зощенко, а еще в его творчестве можно найти отголоски прозы американских прозаиков Шервуда Андерсона, Хемингуэя и Фолкнера, ну, и, конечно, Сэлинджера: Довлатов тоже любил стоять над пропастью…

С детских лет бывавший в театральных кулисах (благодаря отцу), Довлатов в своих произведениях тяготел к так называемому «театрализованному реализму». Он обожал театральные эффекты, не отсюда ли его любимый перефраз: «Лишний человек – это звучит гордо!»

Все писатели, как правило, мечтают о «серьезной литературе», им хочется решать высокие задачи бытия, заниматься учительством, просветительством или даже пророчеством. Все это вызывало у Довлатова отторжение. Ничего подобного нет в его произведениях. И вообще, он любил не сильных людей, не героев, а слабых людей, лишних, аутсайдеров, лузеров, у которых неустроенность бытия, туманность будущего, неопределенность замыслов и планов, неясность и сбивчивость чувств. Но все они выписаны ярко и осязаемо.

По мнению Льва Лосева, тоже американского эмигранта: «Люди, их слова и поступки в рассказах Довлатова становились «larger than life», живее, чем в жизни. Получалось, что жизнь не такая уж однообразная рутина, что она забавнее, интереснее, драматичнее, чем кажется. Значит, наши дела еще не так плохи».

Еще одна особенность творчества Довлатова: в свои сочинения он вставлял знакомых ему людей под реальными фамилиями, но описывал их весьма своевольно и часто в обидной форме, то есть выводил конкретных людей под субъективными одеждами. Иногда добродушно, иногда язвительно высмеивая их, что, естественно, не могло нравиться. В одном из писем Довлатов жаловался: «…я почти беспрерывно нахожусь под судом. Меня судили за плагиат, клевету, оскорбление национального достоинства, нанесение морального ущерба…»

Довлатов фантазировал с образами и поступками своих знакомых, как некогда это делал Георгий Иванов в «Петербургских зимах», чем вызывал много недовольства и критики. Вот как, к примеру, Довлатов обошелся с Солженицыным, когда тот жил в Америке, мол, сидит в бункере и, растрепав бородищу, поучает всех и метит в Толстые. Конечно, это нелицеприятно. Но таков подход Довлатова к своим героям, таков его стиль: у него реальная жизнь сплавлена с абсурдом. И это читается легко, потому что отмерено почти в аптекарских дозах в очень коротких текстах. Он – минималист. Никаких долгих размышлений, никаких длинных описаний, все коротко и ярко, как вспышка.

В статье о Довлатове Иосиф Бродский отмечал: «Сережа был прежде всего замечательным стилистом. Рассказы его держатся более всего на ритме фразы, на каденции авторской речи. Они написаны, как стихотворения: сюжет в них имеет значение второстепенное, он только повод для речи. Это скорее пение, чем повествование…»

А вот мнение Довлатова о самом себе, конечно, с изрядной долей иронии, но тем не менее: «Я был и гением, и страшным халтурщиком». Он называл себя просто «строкогоном» и «трубадуром отточенной банальности». И всегда был за простоту и ясность своих писаний, боролся с литературным модернизмом и авангардизмом.

В одном из писем обронил: «Я хотел бы написать что-то такое, от чего бы сам пришел в восторг».

Восторга не было. «Один редактор говорил мне: – У тебя все действующие лица – подлецы… – Где же тут подлецы? – спрашивал я. – Кто, например, подлец? – Редактор глядел на меня как на человека в нехорошей компании и пытающегося выгородить своих дружков…» («Компромисс»).

Кажется, разговор затянулся. «Жить невозможно. Надо либо жить, либо писать. Либо слово, либо дело. Но твое дело – слово…» («Заповедник»).

А раз слово, то заглянем немного в записные книжки Сергея Довлатова: