Опасная работа

По внезапной перемене в нем, по его волнению, я вдруг понял, что он что-то увидел. Я тихонько приблизился и встал за его спиной. Он с жадностью и вопросительно вглядывался в туманный завиток, быстро летевший вровень с судном. Это было воздушное нечто, не имевшее определенной формы, то более, то менее видимое, в зависимости от освещения. Луну в этот момент закрыл тонкий, как лепесток анемона, облачный покров.

«Иду, иду, детка!» – вскричал капитан, голосом, полным неизъяснимой нежности и сострадания, – так утешают любимого человека, даруя ему что-то долгожданное, бесконечно желанное.

Все дальнейшее произошло мгновенно, и я не нашел в себе сил помешать этому. В одну секунду он вспрыгнул на фальшборт и в следующую – уже был на льду, почти у ног бледной туманной фигуры. Он простер руки, словно желая что-то схватить, обнять, и ринулся во тьму с распахнутыми для объятия руками, выкрикивая слова нежного привета. Я стоял неподвижно, окаменев, и напрягал глаза вслед удалявшейся во тьму фигуре. Я был уверен, что больше никогда его не увижу, но вдруг луна опять засияла в просвете туч и осветила ледяное поле. И я увидел далеко-далеко темную фигуру, бежавшую с огромной скоростью по заледенелой равнине. Больше мы его не видели и, наверно, никогда не увидим. Сколотили поисковую бригаду, в которую вошел и я, но энтузиазма матросы не проявили, и мы ничего не нашли. Через несколько часов на поиски выйдет другая бригада. Мне трудно поверить, что все это не сон, кажется, что я пишу это, еще не стряхнув с себя бредовые сновидения.

7.30 вечера

Сейчас вернулся совершенно разбитый и измученный вторичными безуспешными поисками капитана. Льдина это огромная, и, хоть мы и прошли по ней миль двадцать, если не больше, конца ей не было видно. Мороз в последнее время стоит ужасный, и снег на поверхности льдины смерзся, став твердым, как гранит – иначе мы могли бы отыскать его по следам. Матросы желают отправляться не мешкая, развести пары и держать путь на юг, так как за ночь лед вскрылся и на горизонте обозначилась вода. Матросы уверяют, что капитан Креги, уж конечно, мертв, а мы рискуем жизнью, теряя время неизвестно зачем и пренебрегая возможностью спастись. Мистеру Милну и мне стоило большого труда уговорить их подождать еще один день до завтрашнего вечера, поклявшись, что дольше этого срока мы здесь не останемся. Мы предложили поспать несколько часов, а потом в последний раз обшарить льдину.

20 сентября, вечер

Утром я с группой матросов вышел на лед и обследовал льдину в южной ее части. Мы прошли миль десять-двенадцать, не встретив и следа какой-либо жизни, не считая одинокой птицы, долгое время кружившей над нашими головами. Судя по полету, это был сокол. На юге льдина вытягивается в длинный и узкий, вдающийся в море мыс. У основания мыса люди остановились, но я упросил их пройти дальше, к оконечности мыса, чтобы почувствовать удовлетворение от сознания, что нами не был упущен ни малейший шанс отыскать капитана.

Мы не прошли и ста ярдов, как Макдональд из Питерхеда, крикнув, что видит что-то впереди, перешел на бег. Мы тоже это увидели и побежали. Поначалу это казалось непонятным темным пятном на белом льду, но по мере нашего приближения оно обретало очертания человеческой фигуры, а потом и очертания того, на чьи поиски мы и отправились. Капитан лежал ничком, уткнувшись лицом в замерзший сугроб.

За время, пока он лежал, его занесло снегом, засыпало кристалликами льда, и, когда мы подошли, порыв ветра закрутил эти кристаллики в маленький снежный столб, взметнул их и опять опустил, а потом, подняв часть этих кристалликов в воздух, подхватил и унес в сторону моря. Мне это показалось лишь снежным вихрем, но многие из моих спутников утверждали, что поначалу вихрь этот имел форму женской фигуры и фигура эта склонилась над трупом, поцеловала его, а потом полетела прочь, паря над льдами. Наученный опытом, я теперь не смеюсь над мнениями других, какими бы странными они подчас мне ни казались. С уверенностью можно сказать лишь одно: смерть капитана Николаса Креги не была мучительной; исхудалое лицо его освещала радостная улыбка, а руки его были все еще простерты, словно для объятия, предназначенного странному гостю, поманившего его в дорогу, в туманную даль загробного мира.