Опасная работа

– Ему же будет лучше от сознания, что все устроено, оговорено, – продолжал капитан. – Так вот, теперь, если что-то со мной случится, я надеюсь, что вы окажете мне услугу и позаботитесь о моем имуществе. Вещей в моей каюте совсем немного, но то, что есть, пусть будет продано, а вырученные деньги разделены между всеми членами экипажа, так же, как мы делим выручку за китовый жир. Мой хронометр возьмите себе, в память о нашем плаванье. Конечно, с моей стороны это просто предосторожность, но я решил воспользоваться случаем и поговорить об этом с вами. Наверно, я могу положиться на вас в случае необходимости и…

– Несомненно, можете, – подхватил я, – и если вы совершаете подобный шаг, то и я.

– Вы, вы? – прервал меня капитан. – У вас все хорошо, какого дьявола вы такое говорите! Послушайте. Я не хочу казаться желчным или сердиться на вас, но не желаю я слышать, как молодой, едва начавший жить человек размышляет о смерти! Выйдите на палубу и подышите свежим воздухом вместо того, чтобы пороть чушь, сидя в душной каюте и побуждая меня пороть такую же чушь!

Чем больше думаю я об этом нашем разговоре, тем меньше он мне нравится. Зачем понадобилось человеку улаживать дела и распоряжаться имуществом в момент, когда вроде бы опасность остается позади? Даже в безумии должна быть известная логика. Может быть, он подумывает о самоубийстве. Помнится, был случай, когда он очень серьезно и с большим почтением называл геройством грех самоубийства. Надо будет приглядеть за ним. И хоть нарушать его одиночество, когда он в каюте, я не имею права, но, по крайней мере, я постараюсь оставаться на палубе, пока он не спит.

Мистер Милн развеял мои страхи, сказав, что капитан «просто чудит, как всегда». Сам же Милн оценивает наши перспективы весьма радужно. На его взгляд, послезавтра мы очутимся в чистом, свободном от льдов море, еще через два дня пройдем Ян-Майен, а Шетландов достигнем через неделю с небольшим. Надеюсь, такой его оптимизм не чрезмерен. Мнение Милна – достойный противовес мрачным предосторожностям капитана, ибо моряк он бывалый, опытный, и слов на ветер не бросает.

* * *

Долго назревавшая катастрофа наконец произошла. Даже не знаю, как написать это. Капитан исчез. Может быть, он еще вернется к нам живой, но боюсь, боюсь… Сейчас семь утра 19 сентября, а я с остальными членами экипажа целую ночь обшаривал льдину, что у нас на пути, в надежде отыскать какой-либо след капитана, но все тщетно. Попытаюсь рассказать по порядку все обстоятельства этого исчезновения. Пусть каждый, кому случится прочесть строки, которые я пишу, помнит, что основаны они не на догадках либо слухах, что автор – образованный человек, находящийся в здравом уме, желающий в точности передать то, что происходило на его собственных глазах. Умозаключения – мои, но за факты я отвечаю.

После переданного мной разговора с ним капитан находился в прекрасном расположении духа, но, казалось, нервничал и проявлял нетерпение – постоянно менял позу, бесцельно и беспорядочно дергал руками и ногами, как это бывало порой ему свойственно. За четверть часа он не менее семи раз выходил на палубу и, сделав несколько торопливых шагов по ней, вновь спускался вниз. Всякий раз я следовал за ним, ибо что-то в его лице укрепляло меня в желании держать его в поле зрения. Казалось, он понимал впечатление, которое производят его метания, потому что пытался усыпить мою бдительность преувеличенной веселостью и деланно и шумно хохотал в ответ на шутки. После ужина он в очередной раз вышел на ют, и я вместе с ним. Вечер был темным и тихим – тишину нарушал лишь легкий шелест ветерка, игравшего рангоутным деревом.

С северо-запада наползала туча, и рваные ее края, подобно щупальцам, тянулись к лику луны, застилая его, и луна проглядывала теперь лишь изредка в просветы тучи. Капитан быстро бегал взад-вперед, неожиданно заметил меня, все еще маячившего рядом и, резко обернувшись в мою сторону, настоятельно попросил меня спуститься вниз – так будет лучше. Нет нужды говорить, что эти слова только усилили мою решимость оставаться на палубе.

Думаю, что после этого он забыл о моем присутствии. Он стоял, опершись о гакаборт и вглядываясь в необозримую заснеженную даль, часть которой была сокрыта тьмой, в то время как другая мерцала в лунном свете. Несколько раз я замечал по его движениям, что он словно обращается к кому-то, а однажды до меня донеслась короткая фраза, которую он пробормотал и из которой я уловил лишь одно слово: «готов». Должен сказать, что я испытывал какое-то жуткое чувство, следя за его высокой фигурой, смутно видневшейся в темноте. Я не мог отделаться от ощущения, что он пришел на свидание. Но с кем? Сопоставив факты, я стал подозревать нечто, но оказался совершенно не готовым к тому, что произошло потом.