Опасная связь

Он приехал на десять минут раньше, как и хотел, ему нравилась мысль ждать Аврору, он на ней сосредоточился. С тех пор как они увиделись наконец, он снова открывал в себе радость от предстоящего свидания, хотя всегда оставалась возможность, что она не придет, и эта неуверенность терзала его вплоть до последнего момента. Впрочем, если она опаздывала или что-то помешало ей прийти, у нее не было никакой возможности предупредить его. Эта неуверенность очаровывала его, вот уже годы прошли с тех пор, как он испытывал это головокружительное волнение, ждать женщину, когда имеет значение только это – увидеть ее, когда тянешься исключительно к мгновению встречи после разлуки, нет другого плана, другой цели, кроме как увидеться, постоянно рискуя, что один из двоих бросит другого или отречется от него, что все рухнет так или иначе. Ждать другого – это уже разделять с ним что-либо. Он недоумевал, почему она захотела увидеться с ним именно здесь и сейчас, и готовился к тому, что ей понадобилось, чтобы он сделал что-нибудь более-менее конкретное, оказал ей какую-то помощь. Когда он завидел вдалеке башни района Дефанс, это было так, словно Кобзам снова одержал над ним верх. Дойдет ли Аврора до того, чтобы попросить его выбить деньги из этого говнюка, заставить его заплатить так или иначе – это его порадовало бы. О чем бы она ни попросила его, он это сделает. Стоя здесь, прямо на сквозняке, Людовик чувствовал, что начинает мерзнуть и его потихоньку охватывает дрожь. Став парижанином, он сделался мерзляком. В деревне природа за стенами дома никогда не была ему враждебной, на холоде он всегда двигался, никогда не стоял на месте, даже во время охоты, в крайнем случае он даже любил, чтобы его как следует пробрало морозцем или вымочило хорошим дождем, любил ходить и в снегопад, и на самом солнцепеке. Но тут, пока он стоял столбом, без движения, на самом ветру, врывавшемся сюда из двух огромных магистралей, из двух национальных дорог с бесконечными перспективами, его стала бить дрожь, словно он уже чувствовал точное мгновение, точную секунду, когда подхватил простуду. Было любопытно понять это, однако он продолжал неподвижно стоять, снова по привычке считая себя гораздо более крепким, чем был на самом деле. Чтобы согреться, он закурил сигарету, и один только запах дыма его успокоил. Облокотившись на крышу своей машины, он вновь испытал подростковое опьянение, это ощущение, будто плывешь по воздуху. Аврора не шла у него из головы. В первые моменты истории мысль о другом неотступно преследует, думаешь о нем все время. То, что пережил раньше, уже не существует, прошлое это нечто ничтожное и вместе с тем чудесное, которому было достаточно привести нас сюда, словно жизнь служила только этому – потребности найти другого.

Стемнело. Его охватило-таки беспокойство, ведь случись что, у нее не будет никакой возможности предупредить его, а если она позвонит в ресторан, его там не окажется. Он вполне чувствовал, что любить эту женщину – постоянный риск, она не только была замужем, замужем за мужчиной неотразимым, непринужденным, блестящим, она во всех отношениях была очень далека от него, да к тому же теряла почву под ногами. Его ужаснула одна мысль: сегодня единственный человек, кому известно об их связи, это Кобзам. Мысли сталкивались между собой в ритме машин, которые продолжали прибывать на стоянку, издали Людовик видел всю эту распрекрасную публику, которая прохаживалась туда-сюда по большим залам, мужчины группами беседовали между собой, официанты в белых куртках проскальзывали между ними с подносами, полными бокалов. Прежде его никогда не смущал собственный наряд, джинсы и кеды, вот только Аврора непременно хотела в этот ресторан, чтобы слиться с массой этих людей, она-то вполне смогла бы это сделать, но только не он, во всяком случае, не одетый таким образом.

Было двадцать минут шестого, и уже совсем стемнело. После четвертой сигареты он твердил себе, что влюбиться в такую женщину – безвыходная ситуация, это никуда его не приведет, самым благоразумным было бы дать задний ход, сохранить холодную голову. Больше всего он опасался совершить глупость, сунуть нос в мир, где для него нет места, и ему, разумеется, следует увеличить дистанцию, отдалиться от нее. Возможно, инцидент с австралийцем был первым звонком и предвещал, что эта история не принесет ему ничего хорошего. В сущности, он ничего о ней не знал, а главное, она ничего не знала о нем, он должен был бы рассказать, чем была его жизнь в течение трех лет, но открыть свою боль другим – не самый лучший подарок для них. Аврора ожидала от него, чтобы он ее успокоил, чтобы он был сильным и ничего не боялся, он это хорошо усвоил.