Опасное лето

— Вот вам фасоль, ешьте, пока не треснете, — сказал он. — Мы тут ненадолго остановимся, а я тем временем выучу, как вас зовут. Ну-ка зажгите мне трубку!

Малыши кинулись ему на подмогу.

И вот уже в очаге горел огонь, а над ним сохли платьица и штанишки. На столе стояла огромная миска дымящейся фасоли, а за окном с беспросветного серого неба лил дождь.

Они слушали, как капли семенят по крыше и как трещат в очаге дрова.

— Ну, как вы? — спросил Снусмумрик. — Никто не хочет поиграть в песочнице?

Лесные малыши поглядели на него и засмеялись. А потом накинулись на фасоль из запасов Филифьонки.

Но Филифьонка не знала о том, что в её домик пришли гости, потому что сидела в тюрьме за возмутительное поведение.

Глава десятая О генеральных репетициях

В театре шла генеральная репетиция Муми-папиной пьесы, на сцене горели все лампы, хотя до вечера было ещё далеко.

За бесплатные билеты на премьеру бобры немного сдвинули театр с мели, но он всё ещё слегка кренился, что было не очень-то удобно.

Сцену скрывал занавес, красный и загадочный, а перед ним покачивалась на волнах целая флотилия любопытных лодочек. Зрители ждали начала представления с самого восхода солнца и даже захватили с собой обед, потому что генеральные репетиции — это всегда надолго.

— Мама, а что такое генеральная репетиция? — спросил маленький ёжик из бедной семьи, сидевший в одной из лодок.

— Это когда пьесу повторяют в самый последний раз, чтобы убедиться, что всё идёт как задумано, — объяснила его мама. — Завтра покажут настоящее представление за деньги, а сегодня бедные ежи вроде нас могут смотреть бесплатно.

Однако те, кто стоял по ту сторону занавеса, были отнюдь не уверены, что всё идёт как задумано. Муми-папа переписывал пьесу.

Миса плакала.

— Мы же договорились, что обе умрём в конце! — говорила дочь Мюмлы. — Почему лев съедает её одну? Мы же решили: «Растерзанные львом». Ты что, забыл?

— Хорошо, хорошо, — нервно пробормотал Муми-папа. — Лев растерзает тебя, а потом Мису. А теперь не мешай, я пытаюсь думать гекзаметром!

— А как же родственные связи? — забеспокоилась Муми-мама. — Вчера дочь Мюмлы была женой моего блудного сына. А теперь, что ли, Миса будет его женой, а я — её мамой? А дочь Мюмлы — незамужней девицей?

— Я не хочу быть незамужней девицей, — тут же вставила дочь Мюмлы.

— Пусть будут сёстрами! — воскликнул Муми-папа в отчаянии. — То есть дочь Мюмлы будет женой твоего сына. То есть моего. То есть твоей тётушкой.

— Это невозможно, — возразил Хомса. — Если Муми-мама — твоя жена, то жена твоего сына никак не может быть её тётушкой.

— Всё это совершенно не важно, — отрезал Муми-папа. — Потому что никакого представления не будет!

— Успокойся, — с неожиданным сочувствием сказала Эмма. — Всё образуется. К тому же публика всё равно ничего не поймёт.

— Эмма, дорогая, — умоляюще обратилась к ней Муми-мама. — Это платье слишком тесное… оно постоянно расстёгивается на спине.

— Запомни, — процедила Эмма, зажав в зубах английские булавки, — когда выходишь на сцену и говоришь, что твой сын враньём отравил свою душу, главное — не улыбаться!

— Хорошо-хорошо! Обещаю, я постараюсь быть грустной, — сказала Муми-мама.

Миса повторяла слова. Вдруг она отбросила листок в сторону и закричала:

— Эта роль слишком легкомысленная! Она мне вообще не подходит!

— Тихо, Миса! — строго сказала Эмма. — Мы начинаем. Осветители готовы?

Хомса включил жёлтую лампу.

— Красную, красную! — завопила Мюмлина дочь. — Мой выход на красную! Почему он всё время включает не тот свет?

— В театре так всегда, — спокойно сказала Эмма. — Вы готовы?

— Я забыл свою роль, — в ужасе пробормотал Муми-папа. — Я не могу вспомнить ни строчки!

Эмма похлопала его по плечу.

— Это нормально, — сказала она. — У нас же генеральная репетиция.

Она три раза стукнула об пол, и публика в лодках притихла. Чувствуя, как задрожало от счастья её дряхлое тело, Эмма подняла занавес.

Немногочисленные зрители восхищённо зашептались. Большинство из них были в театре впервые.

Они увидели суровый пейзаж со скалами в красном свете.

Чуть правее зеркального трюмо (задрапированного чёрным покрывалом) сидела дочь Мюмлы в юбке из тюля. Волосы её были собраны в пучок, украшенный бумажными цветами.

С любопытством оглядев зрителей под рампой, она быстро и без всякого смущения начала:

Ночью умру я, невинна, назло равнодушному небу.
Кровью море нальётся, земля под пеплом исчезнет.
Роза, едва распустившись, покрытая утра росою,
Роком неумолимым жестоко растоптана будет.

Вдруг из-за кулис пронзительно запричитала Эмма:

Роковая ночь, роковая ночь, роковая ночь!

Из левой кулисы вышел Муми-папа в мантии, небрежно накинутой на плечо, повернулся к публике и дрожащим голосом продекламировал: