Опасное наследство

Их было человек десять, и еще четверо детей: как много людей и правда помещается в тот самодельный экипаж! Знакомый нам возница, который привез их, сразу ушел – видимо, доставлять следующую партию. Ирландцы зашли, опасливо прижимаясь друг к другу и восхищенно озираясь. Я представил, как все это смотрится их глазами: наверное, как настоящая сказка. Возница передал им письмо от Доброго Джентльмена, где было написано следующее:

Мои дорогие подопечные,

Мне жаль, что я не уделял вам должного внимания последнее время. Были обстоятельства, которые мешали мне это сделать. Но сейчас я снова с вами, и, чтобы это отпраздновать, разрешите пригласить вас на праздничный ужин в мое поместье. Приходите вместе, берите детей и стариков – я накормлю всех досыта.

До встречи,

Добрый Джентльмен.

Письмо возница вручил грамотному старику, а тот прочел его вслух, наверняка под удивленные возгласы публики. И вот они приезжают сюда, в роскошный особняк, где тихо и темно. Входная дверь гостеприимно распахнута, но нет ни слуг, ни хозяина, которых они ожидали увидеть. Путь, по которому гостей приглашают пройти, освещен свечами: из прихожей в коридор, оттуда – в столовую. Там накрыт стол и ярко горит камин, а на каминной доске расставлено еще не меньше десятка зажженных свечей. Все они освещают портрет самого Доброго Джентльмена, взирающий со стены на гостей.

Судя по лицам ирландцев, замерших в дверях столовой, все это произвело должное впечатление: им стало не по себе, будто не живой человек, а сам портрет смотрит на них и приглашает за стол. Но в столовую они все же зашли, и настало время нам с Молли сменить наблюдательный пункт.

В парадную столовую можно было попасть не только из коридора, в нее вела еще пара дверей. По задумке архитектора, столовая должна была стать центром жизни большой семьи, куда по звуку обеденного колокольчика будут радостно сбегаться домочадцы со всех концов дома. Ни одного подобного случая я вспомнить не мог, двери, ведущие в гостиную и библиотеку, вечно стояли закрытыми, но сейчас они пришлись как нельзя кстати. Мы с Молли зашли в маленькую зимнюю гостиную и приблизились к двери, ведущей в столовую, – я заранее оставил ее приоткрытой, чтобы удобнее было наблюдать.

Ирландцы подавленно стояли под портретом, задрав головы. Дети молча жались к ногам родителей.

– Да, это Добрый Джентльмен, – торжественно заявил старик, предположительно тот самый, что умел читать.

– Может, и не он, – начал кто-то, но его голос потонул в утвердительном гуле.

К счастью, они говорили не на своем тарабарском ирландском наречии, а на английском: уже неплохо.

От стола все пока что держались подальше, ходили вокруг, косясь на еду, как пугливые животные.

– Я думала, он нас встретит, – прошептала какая-то женщина. – А тут как в сказке – пир накрыт, а нет никого. Виданное ли дело? Наверняка это какой-то подвох.

– Вот ты дурища, – фыркнул ее спутник. – Да уж ради какого подвоха мы тут нужны! Джентльмен наш просто добряк, вот и все. Помнишь, как он нашим детям игрушек притащил? Может, приболел он сейчас, а слугам велел не показываться, чтобы нас не смущать. Кто-то ведь на стол накрыл, сама подумай! Не духи же! Еда вроде настоящая.

Он первым подошел к столу. С опаской взял сухарь, понюхал, куснул.

– Настоящий! – подтвердил он и тут же схватил второй.

А потом невозмутимо уселся за стол и начал пировать: открыл вино, налил себе, плюхнул на тарелку ложку варенья, отрезал кусок сыра. Я невольно улыбнулся – ел он с завидным аппетитом, приятно посмотреть, когда сам так не можешь. Жизнь, шумная и веселая, ворвалась в мой темный дом, и я был рад. Мне пришло в голову, что в каком-то смысле это сборище – запоздалые поминки. По мне, по моему отцу, по Молли. Похоже, мертвые и правда радуются, когда живые едят и пьют в их честь.

Остальные присоединились к пиру – сначала неохотно, потом все бодрее. Тут в прихожей раздался шум, и появилась группа еще человек из десяти, с ними зашел и возница. Среди них я заметил Флинна в сопровождении все той же девушки. Увидев ее рядом с ним, Молли нахмурилась.