– Стойте, – провыл я прямо в раструб. О, как же громко получилось! – Кто покинет гостиную, тот будет проклят навечно! Вернитесь и слушайте!
Я сполз с кресла, как неуклюжий мешок с костями, и опять занял наблюдательную позицию рядом с Молли, которая жадно приникла к смотровой щели.
Воззвание в духе мрачных ирландских сказочек возымело действие. Дрожа от страха, гости вернулись на положенные места: желающих быть навечно проклятыми не нашлось. Я втайне понадеялся, что убийца рискнет и попытается скрыться, но нет, увы.
Молли покосилась на меня с одобрением и надеждой, и это меня очень вдохновило. В качестве музыканта я уже себя попробовал, теперь буду актером. Для следующего акта я хотел было снова воспользоваться раструбом, но тут мне пришла в голову идея получше. Я добрел до софы и забрался на нее, стараясь не думать, как же много сил на эту трачу. Прижался ртом к тому месту, где в гостиной висел портрет отца, и сказал:
– Добрый вечер.
Дело в том, что живопись часто вешают там, где есть дефект стены. Трещина на штукатурке – повесь туда картину. Плесень – картину. Пятно сырости – обязательно картину. Если пятно большое, можно повесить ковер.
И вот чуть раньше, когда мы вешали в столовой портрет отца, чтобы гостям сразу стало ясно, кто их пригласил, я заметил в стене отверстие, окруженное трещинами, похожее на след от пули, – видимо, однажды в нашей гостиной все же произошло что-то интересное и след этого закрыли картиной. На этом месте теперь висел портрет отца, а раз за ним дыра, звук будет лучше слышно.
– Я не зря собрал всех вас здесь, – провыл я в стену.
Судя по широкой улыбке Молли, наблюдавшей за происходящим в соседней комнате, получилось лучше некуда: наверняка люди поверили, что этот громкий и ясный голос исходит от портрета. Какая же гениальная мысль!
– Как дела, мои дорогие? Я пригласил вас сегодня, чтобы накормить в последний раз. – Я старался говорить низким голосом, чтобы было похоже на отца. – Дело в том, что я мертв. Но даже с того света я присматриваю за вами.
Гости застонали так, будто их режут. Наверное, это и правда было жутко: говорящий портрет мертвеца, признающегося в том, что собрал всех подозреваемых в одной комнате.
Мне пришло в голову, что я мог бы стать писателем и расследовать убийства прямо на страницах книги. Вот где была бы кстати такая сцена! Впрочем, идея была ерундовая, кому такое понравится: люди любят читать или про любовь, или про что-то забавное.
– Я собрал вас, потому что выяснил кое-что печальное, – важно продолжал я. – Один из вас убил девушку по имени Молли. Она была не очень праведной, но трусливое, подлое убийство – непростительное деяние, возмущающее даже покой мертвых.
Ох, красиво получилось! Я покосился на Молли. Нас теперь разделяло расстояние в несколько шагов, и темнота скрывала ее лицо, но по позе я видел: она завороженно смотрит в столовую.
– Покайся, преступник, – загромыхал я, прижимаясь губами к стене. – Иначе тебя ждет вечное проклятие, и мой призрак никогда не оставит тебя в покое.
Тут я слез с софы и поплелся к двери – наверняка этой устрашающей речи оказалось достаточно, и мне было интересно оценить результат. Но убийца оказался крепким орешком. Все перепуганно сидели и стояли вокруг стола, но никто ни в чем не признавался. Да что ж такое! Может, это все же не они? Может, ее и правда ударил ножом какой-то случайный воришка? Тогда ничего не поделаешь. Надо отпустить этих бедолаг с миром и принять тот факт, что мы никогда не узнаем правду.
Судя по лицу Молли, она тоже об этом подумала: глаза у нее потухли, углы губ опустились. Я выпрямился. Больше всего в жизни мне нравилось производить впечатление, и сейчас я жаждал впечатлить ее. Пора было сделать еще одно маленькое, последнее усилие.
– Я вижу, кто ты, – наугад прошептал я в щелку двери.
Гости вздрогнули – звук постоянно шел из разных мест, и это добавляло страху остроты.
– Я вижу тебя. Я смотрю прямо тебе в глаза.
И тут я попал в яблочко. Слова возымели тот самый эффект, которого я так ждал, – но на того человека, от которого я меньше всего ждал подвоха.
Глава 9
Портрет графа Гленгалла
Ох, Флинн. Как ты мог! Он стоял прямо у камина, и я четко увидел, как он побледнел при этих словах, у него даже веснушки проступили сильнее. Лоб блестит, глаза бегают – он пытался найти взглядом таинственного обвинителя, который якобы смотрит на него. Я покосился на Молли. Судя по ее лицу, она увидела то же, что и я.
– Флинн, это ты, – неуверенно начал я. Поверить в такое было трудно. – Ты убил ее. Покайся, ее душа взывает к тебе.
Он молчал, и я испробовал старый добрый способ, которым учителя в пансионе побуждали нас признаться в шалостях: надо обвинить человека во всех возможных грехах разом, и тогда он, защищаясь, признается в том, что действительно сделал.
– А еще ты убил моего сына, Флинн, нового хозяина этого дома. Ты ограбил леди Бланш, мою соседку. – Тот ничего не ответил, и я вдохновенно прибавил: – И прикарманил рубины.