Опасное наследство

Мы ходили по комнатам и искали, искали. Сейф, шкаф, снова шкаф, бесконечные ящики. Столовая, гостиная, спальня, мамина комната. Первый этаж, второй. Ничего.

Я ковылял уже еле-еле, когда поиски привели нас на мой нелюбимый третий этаж, в мою нелюбимую синюю гостевую комнату. Пол здесь мерзко скрипел, ковер хранил следы моей крови, у стены стояли щипцы. Если бы я выжил, то навечно заколотил бы дверь в эту комнату.

Я начал обыскивать комод, а Гарольд подошел к письменному столу у окна. Пол под ним душераздирающе заскрипел, и что-то вдруг коснулось моей памяти – воспоминание о ночи, которую я старался забыть как можно основательнее.

Звук шагов. Гарольд ходил, чуть тяжелее ступая на одну ногу, – хромал от какой-то военной раны.

Звук шагов, от которого я проснулся в ту ночь, когда меня убили, был точно таким же: длинный скрип половиц под одной ногой и чуть короче – под второй. Я замер, не отходя от комода. Шаги, разбудившие меня. Шаги, которые я слышал, пока умирал. Я слышал их и сейчас.

Вот так я и понял, кто убил меня.

– Это были вы, – растерянно пробормотал я. – В ту ночь.

Наверное, умнее было промолчать о своем открытии, но компания Молли меня испортила – кажется, я слишком много времени провел с человеком, немедленно говорящим все, что думает. Гарольд поднял глаза, оторвавшись от простукивания столешницы, и какое-то время мы смотрели друг на друга.

Больше всего я поразился тому, что Флинн-то, оказывается, не врал. Он и правда не имел отношения к моей смерти – зря я думал, что он меня провел. Но легче мне от этого, конечно, не стало, наоборот. Видимо, тот же шок ощутила Молли, узнав, кто был виновником ее бед.

Я всегда подозревал, что правда – далеко не главное в жизни, и сейчас убедился в этом окончательно. Зачем, ну зачем я все понял? Лучше бы провел последние часы, радуясь тому, как бескорыстно Гарольд мне помогает. Было приятно знать, что кто-то готов меня спасать, – и вот, пожалуйста, теперь все испорчено.

Потом пришел страх. Я снова в той же темной комнате, с тем же человеком, который снова копается в ящиках. Уверен, что, будь я жив, сердце заколотилось бы, как бешеное, губы пересохли, руки задрожали. Но тело осталось неподвижным, дыхание – натужным и медленным, а бедное сердце и так делало, что могло, из последних сил перекачивая раствор.

Гарольд шагнул в мою сторону, и я выставил перед собой руки, не заорав от ужаса только потому, что это было бы лишней тратой сил. По той же причине я пропустил возгласы: «О нет», «Не может быть», «Как вы могли» – и перешел сразу к сути дела. Понимание этой самой сути снизошло на меня, как на Архимеда, воскликнувшего «Эврика!» в ванне.

– Я знаю, что вы ищете, – выпалил я. – Трилистник! Вы знали, что он здесь, потому и забрались тогда в дом. Но зачем он вам? Вы же живы! Или… нет? Вы привидение?

В голове у меня промелькнула версия событий, достойная ненаписанного романа великого Джона Гленгалла: Гарольда на самом деле вижу только я, а сам он скончался давным-давно и теперь ищет способ проникнуть обратно в мир живых. Но он покачал головой и виновато, печально улыбнулся.

– Нет, я жив. Но это ненадолго. У меня опухоль, и доктора говорят, уже ничего нельзя сделать.

Несостоявшийся Гленгалл-романист мгновенно сказал мне, что это тоже было бы удачной сценой: Гарольд признался в моем убийстве хотя бы тем, что ничего не отрицал. Я сглотнул, забыв, что слюны у меня теперь почти нет, и только противно подавился воздухом.

– Вы хотите найти трилистник, чтобы не умереть, – обморочно пробормотал я. – Но зачем… зачем вы убили меня?!

Гарольд шагнул ближе. Я шагнул назад.

– Да, я тебя ударил, – глухо проговорил он. – Но я не хотел этого, поверь. Я ведь не убийца. – Он выдавил слабую улыбку. – Убийство не на войне – всегда ошибка. Никогда не стоит делать того, о чем нельзя поболтать за бокалом вина в приличном обществе. Но я слишком много лет провел в армии, Джон. Тело среагировало быстрее, чем мозг. Мне так жаль, я еще ни о чем в жизни так не сожалел! Это была случайность, умоляю, прости меня.

Я попятился. Даже сообразив, что он искал в ту ночь, кое-чего я все равно понять не мог.

– Почему именно сейчас? – просипел я. – Если вам нужен трилистник, у вас было лет сорок, чтобы украсть его у отца.

Я продолжал пятиться и уже почти выбрался за дверь, но тут Гарольд опустился на стул, будто у него ноги подкосились. Сгорбленный, поникший силуэт в освещенной свечами полутьме.

– Ты очень проницателен, Джон, – негромко сказал он, сложив руки на набалдашнике трости. Я мысленно сделал пометку за ней следить: если Гарольд снова захочет меня ударить, наверняка ею и воспользуется. – Я был много лет уверен, что Джереми нашел способ избавиться от своего камня, – он такой хитрец! Но когда ты пришел ко мне, я понял, что камень все еще в вашем доме.

«Да как вы поняли, когда я сам не знал?!» – хотел я спросить, но эту мысль тут же смыла другая.

– От своего камня? А что, были другие?

Гарольд мрачно кивнул и откинулся на спинку стула.