Господи боже. Она вскочила на ноги, как будто ее укусила оса, когда вспомнила, что произошло, что сделала Эдди. Если она это сделала. Может, это была ошибка? Ведь они иногда допускают ошибки, даже большие. Газеты кишели такими историями, фотографиями людей на ступенях зданий суда, которые рыдали, махали руками, обнимали своих матерей, сестер и жен – невинно осужденные после двадцати лет заключения, какая-то там Четверка, такая-то там Семерка. Неважно. Неважно.
Эдди?
Натали зашла в дом, достала наполовину выпитую бутылку лагера из холодильника, допила ее, кинула бутылку в корзину и пошла к телефону. Она нашла номер газеты за десять секунд и быстро его записала. Это было самое простое. Потом она пошла наверх.
Комната Киры была очень опрятная. Кира сама была опрятная. Иногда Натали говорила ей, что феи подменили ее на чьего-то чужого ребенка, настолько она была опрятной. Аккуратной. Ее книжки с картинками стояли корешок к корешку, а ее мягкие игрушки были расставлены на полке по размеру, от больших к маленьким. Черт возьми. Тут было как дома у Эдди, когда Натали пришла туда чуть раньше назначенного времени. Чисто, прибрано, опрятно. Что все это значило?
Она посмотрела на улицу из окна Киры. Стены были на месте – так же, как и крыша, и сад, и ворота, и доски забора. Он был здесь. По-прежнему. Дом Эдди. Она задумалась, что там могли найти люди в белых костюмах. Она задумалась, каково было находиться внутри. И может ли быть такое, что, просто стоя в одной из комнат, ты поймешь. Просто поймешь.
Она сбежала вниз по лестнице и отнесла телефон на кухню.
– Я хотела бы поговорить с Селиной Уинн Джонс.
– Спасибо.
Она не ожидала, что все будет вот так. Просто «спасибо» и приглушенная музыка – Уитни Хьюстон. Она не знала, чего она ожидала, но все вместе заняло три секунды.
– Селина Уинн Джонс.
Рот Натали перекосило, как будто она только что сжевала лимон. Ей показалось, что она не сможет говорить.
– Алло? Я могу вам помочь?
– Да. Мне кажется… Можно у вас кое о чем спросить? На самом деле, у меня вопрос.
– Кто это?
– Натали… Мисс Натали Кумбс.
– Откуда?
– Что?
– Извините, вы от агентства или?…
– Нет. Я просто… Я прочла ваше имя в газете. Я хочу вам кое-что рассказать.
– О чем?
– О моей соседке… и моей дочери. О Кире.
– Я что-то не улавливаю.
– Так. – Натали сделала глубокий вдох. – Ладно. Извините. Меня зовут Натали Кумбс, и я живу напротив женщины-убийцы. Я живу напротив Эдди Слайтхолм. Это та, с пропавшими детьми, убитым мальчиком и всем остальным. Она в тюрьме, против нее выдвинуты обвинения. Я живу по соседству.
– Понятно. Я знаю, какое дело вы имеете в виду, но не уверена, что вы говорите с тем человеком.
– О.
– Я не занимаюсь криминалом. Я вообще не занимаюсь новостями. Я пишу длинные информационные статьи.
– О.
– А вам нужен отдел новостей.
– Да?
– Мне так кажется.
– Я хочу поговорить с кем-нибудь… Кому смогу рассказать свою историю.
– А, ясно, теперь я вас поняла. Ой… подождите… дайте мне ваш номер, хорошо? Это к Люси Гроувс. Да, вам перезвонит Люси Гроувс.
Никуда она не перезвонит. Натали прекрасно понимала, когда от нее хотели отделаться.
Ей через десять минут нужно было забирать Киру. Она заглянула в холодильник, и там не было ничего, кроме еще одной бутылки лагера. И что вообще с ней случилось, что она хлестала лагер в середине дня? Он ей даже не особо нравился.
Она налила себе в стакан немного воды, но внезапный телефонный звонок заставил ее подпрыгнуть, и она уронила стакан, разбив его о кафель.
Пятьдесят
Ранним вечером грандиозная гроза будто распорола над городом пузырь с теплой, чистой водой. Саймон наблюдал, как внезапно налетевший вихрь поднял мусор со свалки в воздух и закружил его в быстром круговороте прямо перед окном его кабинета, а потом из туч начал медленно капать дождь. Вокруг здания загорелись огни.
– Босс? Можно вас на два слова?
– Входи, Натан. Есть какие-нибудь успехи с нашими специалистами по граффити?
– Особых нет.
– Я знаю, что обычно заниматься подобной работой бессмысленно, но такие настроения имеют свойство разрастаться, как сорняки, если не искоренять их с самого начала. Это наверняка мелкая шпана, но за ними надо следить.
– Да дело не в работе… Вернее, в ней, но как бы и в ней, и не в ней.
– Зайди, сядь и объясни по-человечески.
– Спасибо, босс.
Натан сел, потирая ладонью свой подстриженный под ежик затылок. Саймон знал этот жест.
– Что такое?
– Этот новый констебль, босс… У нас проблемы.
– Продолжай.
Натан медлил с ответом.
– Я со школы не люблю болтливых и не привык прибегать жаловаться, я мог бы сам со всем разобраться…
– Я сказал – продолжай, Натан.
– Ладно. Он гнилой человек, босс. Вы что-нибудь о нем знаете?
– Не особо много. Мы были не в том положении, чтобы выбирать – у нас двое выбыли из строя, и Эксвуд позволил нам одолжить его на пару недель… А в чем проблема?
Натан рассказал ему. Что Кармоди был расистом, грубияном, халтурщиком, неряшливо выглядел и бесцеремонно вел себя с гражданами.
– А еще он постоянно называет меня солнышком.
У Саймона на лице не пошевелился ни один мускул.
– Он делал это приватно или на публике?