Опасности путешествий во времени

Прости, я поступила очень глупо. Следовало хорошенько подумать о последствиях… Догадаться, что последствия непременно будут».

(Постепенно в сердце закралась тревога: а какие именно последствия? Какая расплата ожидает Мэри-Эллен Энрайт если не сейчас, то в будущем?)

«Ты не можешь лишить меня своей дружбы из-за такого пустяка. Обещаю впредь тебя не разочаровывать.

Пожалуйста, не наказывай меня! Я и без того достаточно наказана…

Хотя, по сути, я не сделала ничего дурного, – всего лишь как порядочный человек проявила сочувствие к демонстрантам, – надеюсь, ты меня простишь».

Кропала я в дни после марша, пытаясь сочинить письмо – настоящее письмо, адресованное А. Вулфману, Миртл-стрит, 433, Вайнскотия-Фолз.

Несмотря на все старания, получался банальный детский лепет. Прочтя такое, Вулфман рассвирепеет. Поднимет меня на смех.

Неужели я лишилась единственного друга? В результате продолжала жить как сомнамбула – посещала занятия, готовила курсовые, сдавала экзамены, трудилась по пятнадцать часов в музее естественной истории. И даже самой задушевной подруге не призналась бы, как сильно меня ранили жестокие слова Вулфмана.

Однажды мисс Стедман пригласила меня на ужин: решила познакомить с другой нелюдимой сокурсницей. На вопрос хозяйки, что мы думаем по поводу акции протеста, моя новая знакомая разразилась целой речью («Мой папа – ветеран корейской войны, коммунистов знает вдоль и поперек»), а Мэри-Эллен Энрайт вежливо отмалчивалась.

Томимая одиночеством, я зачастила с соседками в столовую. С тех пор как Бетси таинственным образом испарилась, к нам подселили девочку по имени Миллисент. В начале учебного года она занимала отдельную комнату в Экради, однако сидеть одной в четырех стенах радости мало. Поэтому мисс Стедман позволила ей перебраться к нам. Но даже в коллективе Милли оставалась одинокой. Угрюмая, ранимая, заурядная девочка с невыразительным лицом, стипендиатка, выросшая на молочной ферме в Висконсине. Она рассчитывала получить степень в области сельского хозяйства, однако к концу семестра ее табель пестрел тройками, которые сильно сокращали шансы на стипендию.

Почти каждый день Милли проводила за столом, уставившись пустым взглядом в учебник. Иногда, скрючившись, сидела на краешке кровати и явно силилась сдержать слезы.

Миллисент посещала курс «Психологии 102», но жаловалась, что тот слишком трудный и скучный. В преподаватели ей достался доктор Вулфман.

– Он меня ненавидит. Всегда смотрит мимо. И занижает оценки. Злобная ехидна. – Не дождавшись моего ответа, прошипела: – Болтают, будто он еврей. Из Нью-Йорка.

Я ограничилась невнятным сочувственным «гм».

Тогда Милли добавила со злобным смешком:

– Папа называет его Жид-Йорк.

Больше я не заговаривала с ней о Вулфмане – не хотела выдавать свой интерес и поощрять наше дальнейшее общение.

Да, жестоко. Да, стыдно. Ведь я единственная могла открыть нашей угрюмой соседке горькую истину, усвоенную в Вайнскотии/Зоне 9: даже если все против тебя, надо продолжать жить. Потихоньку. Вдох за вдохом. Но жить.

Одинокая (Часть II)

Обратно в киноклуб. Отнюдь не в надежде встретить Вулфмана. Просто от одиночества неумолимо тянуло сменить обстановку.

Крутили «Окно во двор» – классический фильм Альфреда Хичкока. Несмотря на заявленный жанр триллера, челюсти у меня сводило от скуки. Актеры откровенно лицедействовали. Сюжет не имел ничего общего с реальностью. Натуральная блондинка Грейс Келли ослепляла красотой и была не такой искусственной, как героини вестерна с Джоном Уэйном. Джеймс Стюарт подкупал обаянием и искренностью, однако события на экране все равно напоминали фарс: две голливудские звезды попадают в совершенно неправдоподобные ситуации, сопровождаемые драматичной закадровой музыкой. Едва заслышав заунывный мотив, я вздрагивала и прикрывала уши. На середине фильма я вскочила и бросилась прочь. Голова раскалывалась от боли. Внезапно я ощутила себя полным изгоем.