Опасности путешествий во времени

Однако время от времени, например в разгар физиотерапии (с обязательным плаванием), из глаз ручьем текли слезы и долго не останавливались.

Вспышка отчаяния судорогой пронзала тело. Точно внутри притаилась змея, которую нельзя ни контролировать, ни сдержать и чей яд можно выплеснуть только слезами.

Почему я рыдала так жалобно, так горько? Не знаю.

Причина не в боли. Вернее, не только в ней. Боль в ногах, позвоночнике, шее, голове и глазах я сносила стойко, без нытья, ведь это лишь физические симптомы.

Постепенно ко мне возвращалась способность размышлять. Возвращались концентрация, память.

Если верить неврологу, моя кратковременная память сильно пострадала после удара молнией. Симптомы, характерные для (обратимого) повреждения мозга.

Воспоминания, (временно) хранящиеся в гиппокампе, прежде чем (навсегда) закрепиться в коре головного мозга, исчезли безвозвратно.

«Абсолютно нормальная реакция на травму головы», – успокаивал доктор Феннер. Я могла говорить, читать, писать, сохранила другие навыки (ходить, взбираться по ступенькам, плавать), но начисто забыла многое из прежней жизни.

Словно кто-то взял огромную губку и старательно стер половину информации у меня из головы.

Я спросила, делали ли мне КТ.

Или правильно МРТ?

Доктор Феннер озадаченно улыбнулся и приложил ладонь к уху.

– Ты о чем, милая? Какой котэ?

– КТ. Томография.

– Хм!

Доктор Феннер, степенный пожилой джентльмен, к пациентам относился трепетно, с заботой, но на дух не выносил глупых вопросов. В его присутствии медсестры мгновенно преображались и больше напоминали девочек на побегушках, нежели квалифицированных медработников. Под белый врачебный халат, обтягивавший его аккуратное круглое брюшко, Феннер неизменно надевал белую крахмальную рубашку и галстук. Я невольно шарахнулась от его прикосновения, как шарахалась от медсестер, когда в первые дни после пробуждения они трогали меня голыми руками. Однако спустя недели, проведенные в больнице, а потом в отделении реабилитации, примыкавшем к госпиталю, я смирилась с отсутствием перчаток. Успокаивала себя: наверняка они все время моют руки. Каждый раз, когда выходят из палаты.

Меня буквально гипнотизировал галстук Феннера, сплошь покрытый пятнами (от еды?), а когда доктор наклонялся, грязная полоска ткани всегда падала мне на лицо.

– Мэри-Эллен, ты хотела сказать, фотографию, да? С чего вдруг ты спросила? – Феннер не скрывал своего изумления.

Я принялась лихорадочно соображать, но мысли текли вяло, постоянно путались – прямо как мои ноги, которые то бодро несли меня вперед, то внезапно подкашивались.

– Н-не знаю, доктор Феннер. Иногда сама не понимаю, о чем говорю. – Действительно, о КТ и МРТ я имела представления не больше, чем о мудреных латинских терминах, которые перепечатывала в тускло освещенном университетском здании, чье название припоминала с трудом. От музея естественной истории у меня сохранились расплывчатые, но самые радужные впечатления – как после сна, выветрившегося из памяти, но оставившего яркий эмоциональный осадок.

– Ничего страшного! Тебе сильно досталось. Но прогресс налицо – мне и прежде случалось видеть чудесные выздоровления.

Слово «чудо» повторяли при мне так часто, что со временем я поверила – и правда, произошло чудо!

(Все равно любопытно, сколько пациентов невролога излечились на самом деле. И каков процент безнадежных случаев?)

И опять, стоило доктору Феннеру выйти за порог, как из глаз хлынули слезы.

Черная тоска поглотила меня, я рыдала так горько, словно брошенный всеми младенец.

Кто-то из медсестер спросил, какого дьявола со мной творится?

– Ведь Феннер такой приятный, положительный человек.

Посетители

Навещали меня редко. Всякий раз я недоуменно таращилась на визитера, гадая, откуда он взялся, из каких недр сознания выплыл.

Первая гостья назвалась Ардис Стедман, комендантшей общежития Экради-Коттедж, куда поселили первокурсницу Мэри-Эллен Энрайт.

Помню ли я мисс Стедман? А соседок по комнате? А Экради?

– Такие замечательные девочки подобрались в этом году! А ты, Мэри-Эллен, своими успехами подняла нам средний балл. Словами не передать, как мы благодарны!

Я заверила мисс Стедман, что прекрасно ее помню, а сама лихорадочно копалась в голове. Вроде мы вместе ходили на концерт. Или смотрели телевизор в гостиной общежития?

Пока мисс Стедман вслух перебирала события, которые я не помнила и не хотела вспоминать, на меня вдруг навалилось невыносимое чувство утраты, и я расплакалась.

– Мэри-Эллен, милая, что с тобой? Я чем-то тебя расстроила? – всполошилась гостья.

Я судорожно пыталась сообразить, в чем дело.

– У меня ощущение, словно я потеряла что-то, но не знаю что.

– А где потеряла?

– Думаю… наверное, в дендрарии.

– Насколько мне известно, ты гуляла одна, с рюкзаком. На тропе больше ничего не нашли.